и превзойдя в этом Капабланку.
Шахматные (и не только) успехи Алехина укрепляли его самомнение. Все чаще в речи эмигранта проскальзывали высокомерные фразы вроде «люди моего таланта», о чем позже вспоминали очевидцы (например, историк, писатель и агент советских спецслужб Лев Любимов4). Больше Алехину не приходилось жить с оглядкой, как это было в «Совдепии» – так пренебрежительно называли родину белоэмигранты. Его окружали теперь «свои в доску» князья и герцоги, генералы и полковники, писатели и поэты – люди, которые имели вес сначала дома, а теперь за границей. Они увидели в Алехине надежду, человека, способного прославлять имя русского эмигранта, по какой-то вопиющей несправедливости лишенного родины. Он должен был стать их новым знаменем. Поэтому Алехину прощали высокомерие и менторство. Семена его тщеславия попали в Париже на благодатную почву.
Алехин и Надин проживали в доме № 211 на улице Круа-Нивер, которая начинается на площади Камброн и заканчивается улицей Вожижар. Ее название произошло из-за крестообразного пересечения двух дорог в открытой сельской местности. Во время Первой мировой войны, когда Алехин уже вернулся в Москву из Одессы, в дом № 214 на Круа-Нивер влетел немецкий снаряд, пущенный из мортиры «Большая Берта», которую назвали в честь внучки «пушечного короля» Альфреда Круппа – вот так глубоко продвинулись тогда во Франции противники Антанты. До 1929 года на Круа-Нивер располагался театр Гренель на 1300 мест, куда Алехин мог ходить на спектакли вместе с Надин и вспоминать, как вместе с сестрой Варварой играл дома в постановках пьес Чехова – она тогда делала карьеру в советском кинематографе.
У Алехина в Париже отыскались русские друзья, с которыми он часто играл в шахматы – например, Осип Бернштейн. Вот что вспоминал театральный режиссер Михаил Чехов в книге «Путь актера»: «Я ходил на парижские турниры, участвовал в сеансах одновременной игры Алехина и Бернштейна, бывал у Алехина в гостях и с восторгом следил за его игрой с Бернштейном в уютной семейной обстановке. Личность Алехина меня давно интересовала. Нервность его поражала меня. Его пальцы, например, всегда легко брали с доски шахматную фигуру, но не всегда могли легко выпустить ее: фигура прыгала в его руке и не хотела от нее отделяться. Он почти стряхивал ее с пальцев. Когда он и Бернштейн обсуждали какую-нибудь шахматную комбинацию или анализировали положение, я буквально хохотал, видя, как фигуры стремительно летали по доске, почти не задерживаясь на ней (похоже было на маленький пинг-понг), и как оба маэстро одновременно говорили и одновременно замолкали, когда проблема была решена. Интересно, что на турнирах Бернштейн почти всегда проигрывал Алехину; в домашней же обстановке за дружеской игрой Алехин неизменно проигрывал Бернштейну». Правда, к этим воспоминаниям, как и к любым другим, нельзя относиться как к истине в последней инстанции.
Работали в Париже и различные шахматные кружки, которым обычно выделяли место в кофейнях. Алехин бывал в каждой из таких шахматных секций хотя бы раз. Одну из них назвали в честь эмигранта из Петербурга Петра Потёмкина, известного поэта-сатирика, который в свое время получил приз «Золотое руно» за лучшее стихотворение о дьяволе. Кроме того, Потёмкин отлично играл в шахматы и стал хорошим товарищем Алехина еще в России – с ним он пересекался обычно в квартирниках. В 1914-м Потёмкин победил самого Капабланку! Именно он придумал девиз для ФИДЕ: «Мы – одно племя!» Потёмкин собирал у себя в парижском доме любителей шахмат, а после его трагической смерти от гриппа в 1926-м друзья организовали Русский шахматный клуб его имени (он существует до сих пор, есть официальный сайт5), который открылся в Русской консерватории Парижа. Евгений Зноско-Боровский стал генеральным секретарем клуба; он вообще многое делал для развития французских шахмат, гастролируя по городам Третьей республики. За клуб Потёмкина иногда выступали на первых досках Савелий Тартаковер и Осип Бернштейн. Алехина часто приглашали в консерваторию, и он с удовольствием приезжал, чтобы читать лекции или писать шахматные труды. Было еще легендарное Cafe de la Regence, которое когда-то посещали революционер Максимилиан Робеспьер, первый император французов Наполеон (играл в шахматы за мраморным столом) и посол США во Франции Бенджамин Франклин, а также Дени Дидро, Жан-Жак Руссо, Франсуа-Андре Филидор, Иван Тургенев… Однажды здесь повстречались Карл Маркс и Фридрих Энгельс. Но захаживали в кафе не только любители шахмат, шашек и виски – венцом шахматной славы клуба стала дуэль игроков экстра-класса – американца Пола Морфи и немца Даниэля Гарвица (победил за явным преимуществом заокеанский гость). В 1910 году новый владелец клуба счел, что надо переделать кафе в ресторан, и большинство шахматистов «переехали» в Cafe de l’Univers.
Александр Алехин частенько появлялся в знаменитом Пале-Рояле (комплекс из площади, дворца и парка напротив северного крыла Лувра), где в одном из павильонов находился шахматный клуб. Там он пребывал в центре внимания, поскольку своих выдающихся шахматистов у республики на тот момент не отыскалось.
Первым официальным чемпионом Франции в 1923 году стал Жорж Рено из Ниццы. Он неожиданно победил Андре Мюффана, который считался фаворитом, поскольку сенсационно показал второй результат на турнире в британском Маргите, где обыграл самого Ефима Боголюбова (Алехину проиграл). Чемпионат Франции заинтересовал Александра Александровича, который в то время как раз переехал на улицу Круа-Нивер. Он дал оценку некоторым партиям для местной газеты, в которой вел собственную колонку Жорж Рено. Во Франции даже проводились женские чемпионаты, только награды выдавали вещами: так, в 1929-м первые два места заняли русские мать и дочь Шварцман – призерам раздали манто, платье, шаль, чулки и духи. Интересно, какой приз получила последняя супруга Алехина Грейс Висхар, которая выиграла чемпионат Парижа в 1944 году?..
Первый официальный чемпионат Франции стал большим событием, укрепившим авторитет местной федерации шахмат. Она насчитывала 150 членов, в стране существовало 28 шахматных кружков. Президент федерации Фернан Гаварри пытался понять, почему в республике так мало занимаются шахматами. Он с этим боролся: например, пробовал включить их в парижские Олимпийские игры 1924 года, но без успеха.
Жорж Рено имел свое мнение относительно отсутствия интереса к шахматам в стране: «Существует нелепая легенда, которая укоренилась из-за невежественности отдельных лиц. Они полагают, что занятия шахматами очень сложны, требуют слишком высокого интеллектуального напряжения. Поэтому люди, которые плохо разбираются в шахматах, строят ошибочные предположения. Например, что для понимания того, как ходят фигуры, нужны месяцы, а самая обыкновенная игра длится часами. Но в шахматах не обязательно думать больше, чем при игре в манилью[11] или нарды. Из-за шахмат мозг не так сильно устает, как принято полагать. Иногда во время