частности, об этом рассказывал некий мистер Клаф, который стал свидетелем, как в Кливленде Капа выиграл 102 партии из 103 (одна ничья)! Он также отметил, что кубинец умудрялся не просто штамповать победы, но и показывать настоящие чудеса за доской: «Его игра с Тарасовым, на мой взгляд, стала жемчужиной этих событий. Капабланка предложил своего ферзя или любую ладью. В результате, если соперник брал, следовал мат в один ход»6. Как свидетельствовала газета
Times, cам Капабланка отмечал, что перед партиями в Кливленде за восемь месяцев подходил к доске считанное количество раз и поначалу был как в тумане, но быстро втянулся.
Король мог позволить себе и пошиковать. В роскошном кабриолете он разъезжал по Кубе, где поглазеть на холеного чемпиона выстраивались очереди. Популярность молодого и харизматичного шахматиста росла день ото дня. Так, его очень ждали в Великобритании: англичане с удовольствием пригласили Капабланку на супертурнир в Лондоне в 1922 году, куда он и отправился, чтобы участвовать в своем первом крупном соревновании после матча с Эмануилом Ласкером. Туда же стали подтягиваться почти все ведущие шахматисты мира, и только Ласкера не оказалось среди участников. Вместе с Хосе Раулем британские берега посетила его беременная супруга Глория, ожидавшая первенца – сына. А чтобы плылось веселее, кубинские супруги взяли с собой двух капризных персидских котов. В будущем Алехин превзошел Капабланку в любви к пушистым животным – правда, русский шахматист предпочитал сиамских питомцев, которых возил с собой на турниры и придумывал необычные ритуалы, раздражавшие соперников.
В своем предтурнирном репортаже для газеты Times Капабланка назвал Александра Александровича одним из фаворитов. «Алехин и Боголюбов, оба – русские шахматисты, безгранично уверены в своих силах. И играют в соответствии с этим. Ни одна позиция не может быть для них слишком сложной. Каждый из них обладает непревзойденным знанием дебютов», – утверждал он. Также к потенциальным победителям турнира кубинец причислил Акибу Рубинштейна и Рихарда Рети. Рассуждая о своих шансах, Капа кокетничал, не называя себя явным фаворитом – из-за того, что у него долго не было турнирной практики. В своей юморной манере он рассказал, что встретил в Париже соотечественника, который выглядел обеспокоенным и спросил, достаточно ли хорошо он готовился к турниру. «Я сказал ему, что даже не взглянул на шахматную доску. И добавил: “С другой стороны, я только что вернулся с двухчасовой прогулки. Я вообще часто хожу пешком на большие расстояния. Стараюсь держать живот и ноги в хорошем тонусе. Так что, как вы можете догадаться, я “готовлю” свою голову при помощи ног”»7.
То, что у Капабланки и Алехина был абсолютно разный подход к шахматам (один изучал их до изнеможения, другой пренебрегал долгими занятиями, надеясь на интуицию), хорошо иллюстрирует анекдот, который родился как раз на лондонском турнире. Анекдот этот рассказал Дэвид Хупер в статье для Encyclopaedia of Chess. Лучших шахматистов турнира пригласили на варьете, и если Капа смотрел исключительно на артистов, то Алехин не отрывал взгляда от карманных шахмат8. Прямо как на экзаменах в киношколу – уткнувшийся в миниатюрную доску взгляд настолько впечатлил тогда Сергея Шишко, что он вспоминал о нем даже спустя десятилетия.
Лондонский турнир проходил в Центральном зале Вестминстера – здании, построенном в 1912 году в стиле французского Возрождения. Обычно там проходили собрания методистской церкви (протестантской конфессии, распространенной в Великобритании). Величественная постройка могла вместить почти 2500 человек; в будущем там пройдет первое заседание Генеральной Ассамблеи ООН. Шахматисты оказались в одном из самых значимых сооружений Великобритании, удостоившись высокой чести. И хотя Капабланка тогда выглядел неодолимым, один из участников турнира – Савелий Тартаковер – неожиданно назвал претендентом на победу именно Алехина.
Уроженец Москвы стремительно прогрессировал, что показывали его убедительные выступления в странах Европы. За доской он вел себя еще более нервно, дергано, промашки по-настоящему злили его, скрывать досаду становилось все сложнее – взрывной характер не позволял. Весь его внешний вид говорил о кипучей работе ума, непрестанном анализе, желании действовать безошибочно.
Наконец-то Алехин оказался в идеальных шахматных условиях, когда мало что отвлекало его от игры, вот он и отдавался ей всецело, и теперь сопернику любого ранга становилось некомфортно, если он оказывался в тисках его комбинаций.
Капабланка и Алехин не проиграли в Лондоне ни одной партии, а в личной встрече быстро разыграли ничью, словно два тигра, которые решили не пускать друг другу кровь, а вместо этого порвать всех остальных. Кубинец чаще выигрывал, поэтому взял первый приз, Алехин же стал вице-чемпионом с отставанием в полтора очка. Слабовато сыграл Рубинштейн, проиграв Алехину и британцу Генри Аткинсу. А самый молодой участник турнира, Макс Эйве, не попал даже в десятку, хотя к тому моменту успел неплохо зарекомендовать себя. Капабланка счел, что голландец в партии с ним мог даже рассчитывать на ничью, будь он более выдержанным. Но если бы кубинцу сказали, что голландский юноша однажды повторит его достижение и станет чемпионом мира, он бы счел это превосходной шуткой.
Макс Эйве отличался от чемпиона. Они с Капой вообще были как Солнце и Луна. Голландец много и упорно работал, если ставил перед собой какую-нибудь высшую цель. Разницу в классе мог преодолеть за счет трудолюбия, которого зачастую не хватало Капабланке. Если кубинец любил отвлекаться от шахмат: ходить на увеселительные мероприятия, заигрывать с женщинами, писать статьи для газет и журналов, проявлять весь спектр человеческих эмоций, – то Эйве был куда более сосредоточенным на деле, а в человеческом плане – закрытым, даже скучным. Он оброс панцирем, за которым скрывал свою истинную сущность, и наподобие черепахи медленно двигался к цели, но отсутствие стремительности иной раз пускало его соперникам пыль в глаза. Пока другие то и дело останавливались, отвлекались, он продолжал «ползти» и таким образом мог финишировать быстрее других. Он не позволял себе удовольствий, доступных остальным; даже секс познал относительно поздно, о чем не постеснялся рассказать в одном из интервью. Эйве оказался однолюбом; семья приносила ему успокоение, восстанавливала нервы, стала той самой тихой гаванью, в которую каждый хотел бы возвращаться после бури. Это Капабланка и Алехин долгое время не могли найти нужную женщину, а вот голландец оказался куда менее гулящим. Будучи обыкновенным шахматистом, он не обладал убийственной интуицией Капабланки или комбинационным мастерством Алехина, и тем не менее за его внешней скромностью скрывался боец, имевший склонность наращивать нужные шахматные мышцы, проводить большую точечную работу, способную делать его сильнее конкретного соперника. Он не пренебрегал ничем, находил преимущества даже в том, в чем другие их совсем не видели, например