— Я сегодня сорвалась, — сказала она. — Знаю, слов не хватит для извинения, и я буду стараться каждый день. Я дала ревности затуманить разум, когда стоило довериться тебе. Я знаю, что ты не стал бы быть с другой за моей спиной.
— Да, — ответил он.
— И я знаю, что ты не как олимпийцы, каких я встречала до этого. Ты женился на мне не как на призе, который поставил бы на пьедестал. И у меня нет причины верить, что ты как твои братья. Ты много раз доказал, что тебе можно доверять, — Персефона облизнула губы, слезы пылали в глазах. — Это моя вина. Я беру за это ответственность.
Аид прижал палец под ее подбородком, приподнял ее голову, чтобы она смотрела на себя, а не на землю.
— Я не люблю такое поведение, жена моя. Я знаю, что ты ревнуешь, и подозреваю, что кто-то разжег это в твоем разуме. И я знаю, что женился на тебе из-за этого огня, это часть тебя, как магия в твоей душе. Я принимаю твое извинение, Персефона, но смотри, чтобы этого не повторилось.
Она опустила голову и посмотрела на землю после упрека.
— Не повторится, Аид. Я буду работать над этим. Каждый день я буду лучше.
Он снова приподнял ее голову.
— И я буду работать, чтобы у тебя не было сомнений. Это не только твоя вина, Персефона. Я это понимаю. Вместе мы сможем вернуть уверенность. Вместе.
Она не могла сбежать, даже если бы хотела. Но он не заставлял ее говорить дальше о чувствах или ситуации.
Он прижался губами к ее губам в нежном поцелуе, прогнавшем все мысли из ее головы. Все пропало от его прикосновения.
— Ты готова идти домой? — спросил он.
— Да, пожалуйста.
Они повернулись к замку, Персефона говорила себе, что станет лучше. Она будет вести себя лучше ради них обоих, и все будет идеально. Она не просто так вышла за него.
Но неприятный ветер водил длинными пальцами по ее плечам, и Персефона боялась, что это было не концом их разговора.
ГЛАВА 32
Аид старался быть лучше для Персефоны в следующие недели. Он был ближе к ней. Проводил с ней часы, следя, чтобы она видела, как он ценил ее присутствие в своей жизни.
И это было не тем же самым.
Как бы он ни пытался, что бы ни говорил ей, она отодвигалась. Может, старалась быть осторожной. Каждое решение и шаг ощущались так, словно она шла по осколкам. И все можно было воспринимать как ход против Минты, или она отступала в доверии.
Он не знал, как еще мог ее успокоить. Он не хотел, чтобы ей было неуютно тут. Но как еще ему объяснить ей, что из-за Минты не нужно было беспокоиться?
Он даже подумывал предложить бросить ее в огонь Тартара, покончить с этим. Минта никогда не была важной. Если ее нужно было убрать, чтобы Персефоне было удобно, так тому и быть.
Он злился, тянул за церемониальную броню, которую всегда носил для важных ужинов и дел. Броня была неудобной, но выражала многое. И в Царстве мертвых это было важно.
Персефона сообщила ему, что уходит, до того, как он был готов. Она знала путь в обеденный зал, так она сказала. Ему не нужно было тратить время, чтобы забрать ее, она могла встретить его там.
Он шел по коридору один, ощущая пустоту. Словно он вернулся в мгновения до нее, когда он так устал от одиночества. Когда он хотел рядом того, кому мог доверять, кто всегда был бы на его стороне.
Разве не это должна делать жена? Он не знал, но надеялся, что будет лучше, чем сейчас.
Вздохнув, он прошел в обеденный зал один. Аид старался не смотреть на Минту, зная, что она радостно улыбалась. Она знала, что в раю были проблемы, и что она их, скорее всего, устроила. Как он мог забыть, что она любила такие драмы? Все нимфы любили.
Персефона сидела в конце стола на своем месте. Ее спина была прямой и гордой, она едва видела то, что происходило перед ней. Волосы красиво обрамляли ее лицо, она выглядела как богиня.
Он хотел обнять ее. Хотел притянуть ее в свои руки, хоть все смотрели, и целовать ее, пока она не станет собой. Аид скучал по ее невинности и восторгу из-за всего в Царстве мертвых. Он помнил ее надежду и доброту, и он желал снова видеть эту сторону.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Но это не будет сегодня. Она улыбнулась ему, как жена, но это не задело ее глаза. В них была туча. Дискомфорт.
Он сел рядом с ней, опустил ладони на стол. Не глядя на Персефону. Он смотрел на их народ.
— Жена.
— Муж.
Так неловко. Он не знал, как все наладить, потому что верил, что ее старая версия вытянет его из этой оболочки. Потому ему было тяжело с другими олимпийцами.
Она не видела этого? Когда она была счастлива, с ней было просто. Он не переживал, и он мог быть собой, не боясь того, что думали другие.
Что думала она.
Аид убрал ладони со стола и сжал кулаки на своих коленях.
— Ты хорошо спала?
— Да.
— Цербер?
Она хмыкнула, потянулась к винограду возле своей тарелки. Персефона осторожно сорвала ягоды и выложила их на своей тарелке.
Ей тоже было неудобно. Если она ощущала себя неловко, то все было не так плохо, как он думал. Они оба чувствовали себя одинаково. Он мог это исправить.
Танатос сидел справа от него, склонился и шепнул:
— У нас гость на ужин, господин.
Аид не хотел развлекать гостя. Ему нужно было исправить отношения с женой. Почему он должен быть королем?
Он спросил, рыча:
— Кто?
Двери обеденного зала распахнулись, и Гермес прошел в них. В этот раз красивый посланник был почти без одежды. Набедренная повязка болталась между ног, золотой лук висел на спине. Он был подозрительно без стрел, хотя Аид сомневался, что бог собирался использовать оружие. Оно просто привлекало к нему внимание.
У Аида не было на это времени. Он порой ценил причуды Гермеса, но не мог сейчас развлекать странного бога.
— Что ты хочешь? — пробурчал Аид. — Я хочу покончить с этим ужином, Гермес. А не растягивать его на восемь ночей.
Гермес поднял руки, показывая ладони.
— Тише, король Царства мертвых. Я буду быстрым, ведь твоя жена меня не любит, — он подмигнул Персефоне.
Она не любила Гермеса? Когда Персефона успела увидеть Гермеса?
Аид, хмурясь, посмотрел на них, решил спросить ее позже. Может, когда он извинится за то, что вел себя как влюбленный ребенок, который не знал, как говорить с девушкой, которую любил.
— Хорошо, — ответил он. — Задай вопрос и уходи.
— Вопроса нет, — Гермес посмотрел на свои ногти, хмурясь, а потом поднял голову с хитрой улыбкой, которая сулила беды. — Я тут, чтобы вернуть тебя в мир смертных.
Тишина звенела в зале. Ни один бог, богиня, нимфа или полубог не осмелились опустить вилку на тарелку. Гермес пришел, заявив, что заберет у Аида его жену.
Даже Гермес понимал свой прокол. Он поднял палец и кашлянул.
— Уточню. Это приказ Зевса.
Аид ощущал, как тело сдавило от этих слов. Как Зевс посмел так поступить? Он же послал дочь в Царство мертвых, и он отдал ее руку в браке. Зевс не мог забрать Персефону у Аида, когда он все еще ничего не исправил.
Но ответила Персефона. И хоть он ожидал, что она будет готова уйти, она встала и сказала:
— Можешь вернуться и сказать Зевсу, что я остаюсь в Царстве мертвых.
Гермес посмотрел на нее, не впечатленный.
— Если хочешь сказать королю Олимпа, королю всех богов, напомню, что ты не будешь слушаться его приказов, сделай это сама. Я не буду это говорить. Никто не будет.
— Все бывает в первый раз, — она не отступала, хмуро глядя на него, сила горела в ее газах. — Я никуда не пойду.
— Пойдешь, — ответил Гермес. — Ты не можешь тут оставаться, если Зевс хочет, чтобы ты ушла. Ты не знаешь, что происходит сверху.
Эти слова привлекли внимание Аида. Зевс обычно не помыкал просто так. Он хотел верить, что брат был ужасным и хотел играть подданными, Аид знал, что это было не правдой. Зевс хотел быть королем, но не хотел делать работу короля.
Аид опустил ладонь на пальцы Персефоны, не давая ей говорить. Он встал и спросил у Гермеса:
— Почему Зевс хочет вернуть ее в мир смертных?