Кысь, даже чувствуя, что его единовластию приходит безвременный конец, не нашелся, что возразить на такое здравое предложение. Но он мог дать команду.
– Ну, давай, считай…
Трое кладоискателей сгрудились вокруг холодного камина в напряженном молчании, с нетерпением ожидая, когда же, наконец, четверым вранежевым прислужникам надоест болтать, жевать, или чего они там делали, и они разойдутся по своим чуланчикам и кладовкам, именуемым в этом доме комнатами прислуги. Часа через два ожидания этот момент настал.
Боясь поверить собственным ушам и ошибиться, они по очереди засовывали головы в дымоход, крутили ими так и сяк, прислушиваясь и пытаясь уловить хоть малейший признак того, что компания под ними не разошлась, а, предположим, исчерпав темы для разговора, просто сидит и молча поглощает жаркое с булками, но тщетно.
– По-моему, ушли, – звенящим от нетерпения шепотом подытожил десять минут бесплодной прослушки Кысь. – Давайте еще минут двадцать погодим, а потом…
И они погодили еще двадцать минут, а потом еще десять, и еще пять, чтобы быть совсем уж уверенными, что вранежевы шакалы, как называли их в Постоле, уснули.
Годить дальше и больше не было уже никакой мСчи, и Кысь скомандовал выступать.
Добросовестный Мыськин отсчет не дал сбоя, и кухня, а после и дверь, ведущая в подвал, заваленный неправедно нажитыми сокровищами, были обнаружены без труда.
– Хорошо еще, что ключ хоть у дверей висел, – пробормотал Кысь, на ощупь пытаясь отыскать замочную скважину в гладкой стене. – А то бы искать его пришлось час, не меньше… Кухонька-то у них – о-го-го… не чета нашей…
Снегирча, не говоря ни слова, зажег светильник и тихонечко приоткрыл кулак.
– Аж четыре камина в ряд… я и не знал, что так бывает… – как ни в чем не бывало, командир перенаправил свои усилия по адресу, и они логично увенчались через несколько мгновений и три поворота ключа безусловным успехом.
Дверь под толчком командирской коленки распахнулась, и перед взорами готовых к любым чудесам разведчиков открылась обыкновенная неширокая лестница, каких ребята видели за свою жизнь не один десяток. Чудеса откладывались.
Они вынули ключ из замка, прикрыли за собой дверь, светоносный Снегирча разжал кулак, и искатели сокровищ, не в силах больше сдерживаться, вприпрыжку понеслись по стоптанным серым каменным ступеням вниз.
Два пролета пролетели как две ступеньки, и вот перед ними открылась во всей своей красе заветная цель их экспедиции. Подвал. Вранежа.
Бескрайний, утонувший во тьме, с низкими сводчатыми давящими на макушки потолками, с неровными серыми стенами, усаженными пустыми ржавыми кольцами под факелы и корявыми крючьями для ламп – поновее, но тоже пустующими.
Коробки, корзины, свертки, ящики, горшки, кувшины, мешки, свисающие с потолка окорока, колбасы и сыры, не говоря уже о целом выводке бочек и бочонков, заселили вместительное пространство. Казалось, если даже сюда не будет больше спущена ни одна сосиска, ни один горшок с вареньем, то и на этих припасах прожить можно сто лет и не сбросить ни грамма.
– Вот это кла-а-а-ад!!!.. – восхищенно выдохнул Снегирча, перебегая от продуктового завала к гастрономической крепости и дальше – к продовольственной баррикаде. – Вот это я понима-а-а-аю!!!.. Да тут весь город может месяца два жировать!
– Вот Иван обрадуется! И ребята! – растроганно гладила Мыська крутой бок приземистой бочки с мукой, словно та была ей родня.
– Смотрите, тут и масло, и крупа, и помидоры соленые, и… вештина!.. Только я ее себе по-другому представлял… Или вештина – вот это?.. А, Кысь, как ты думаешь, которая тут – вештина? Или ее из сои делают? Только Кысь почему-то не разделял всеобщего ликования.
Сначала он, не обращая внимания на телячий восторг своей дружины, метался от одной стены к другой вслед за Снегирчей (вернее, за его восьмеркой), но, не находя искомого, сердито вытянул у него из руки светильник и бросился в самостоятельное путешествие по пищевому изобилию подлеца Вранежа.
К удивлению ребят, больше всего его интересовало то, что было поставлено, сложено или свалено у стен.
Он лихорадочно заглядывал под скамьи, отодвигал коробки, переворачивал мешки, бодался со стеллажами, боролся с бочками…
– Слушай, Кысь! – не выдержал Снегирча. – Ты скажи, чего ты ищешь – мы поможем! Хотя чего тут искать – всё вон, кругом просто так! Бери – не хочу!
– Да как вы не понимаете!!! – взорвался командир и в сердцах дал пинка подвернувшемуся под горячую ногу дубовому ларю. Почувствовал ли его ларь – осталось неизвестным.
Кысь же пронзительно замычал, скроил отчаянную гримасу и запрыгал на одной ножке как одержимый.
– Ну, перестань же ты скакать! – прицыкнула на него Мыська. – Скажи толком, чего тебе еще надо!
– Денег… – только и смог простонать командир сквозь закушенную губу.
– Слушай, Кысь, ты сам ничего не понимаешь! – горячим шепотом возразил ему Снегирча. – Зачем нам нужны были деньги? Чтобы еду купить! А тут еда – вот она, бесплатно лежит! Так зачем тебе теперь деньги, чудак?! Это же лучше любого клада!!!
– А жалованье людям Иван чем будет платить – сыром? – обрел, наконец, дар речи Кысь. – А ткани, кожи, медь и… и… и всякие другие нужные вещи чем купцам или крестьянам оплачивать? Помидорами солеными?
Дружина, нахмурившись, подумала над гневной тирадой вожака, нехотя признала его правоту и грустно воззрилась на него в ожидании указаний.
– Так чего мы, всё-таки, ищем? – деловито уточнила Мыська, старательно делая вид, что минуту назад вовсе не она браталась с незнакомой бочкой.
– Потайной ход. Люк. Дверь. Что у…
– Вот, как эта? – уточнила девочка, ткнув пальцем себе за спину.
– Как… что?
– Ну, вон, у самой лестницы, рядом с кучей корзин – дверь.
– Где?! – взвился Кысь. – Что ж ты раньше молчала?!
– Так ты бы сразу сказал, чего тебе надо, – надулась Мыська. – А то бегает, руками машет, ногами дрыгает… Но Кысь ее не слышал.
Не веря своим очам, благоговейно стоял он у неприметной, скромно приткнувшейся за горкой старых, ощетинившихся ломанными прутьями корзин, двери. Двери, закрытой на замок.
Не рассчитывая на успех, он потыкал ключом от входной двери в замочную скважину, но тот даже не вошел. Лихорадочно обвел он глазами стену…
Но если это и впрямь была та самая, долгожданная и желанная дверь, то ключ от нее ни один, даже самый глупый градоначальник не будет развешивать у всех на виду. А если не та?..
Если за ней уложены очередные круги колбас, или редкие фрукты, или… эта… вештина?..
– Отойди, – не слишком почтительно ткнула его острым плечом в область коленок Мыська, присела на корточки и сунула пальцы под нижнюю корзину.
– Ключ?! – подпрыгнул от нежданного счастья мальчишка.
– Н-не знаю… – пропыхтела Мыська из подмышки. – Блестит… вроде… что-то… Ага! Есть. Она выпрямилась, раскрыла ладонь, и мальчишка ахнули.
Посреди маленькой грязной ладошки, подобно маленькому солнышку, лежала золотая монета.
– Дай поглядеть!!!..
Терпеливо дождавшись, пока собратья по оружию удовлетворят любопытство, она горделиво, не терпящим возражений жестом забрала золотой обратно и спрятала в потайной кармашек на груди.
Никто не возражал: круг почета по постольским улицам и управе, до кабинета Ивана, по праву принадлежал ей.
– Ну, что? – довольно улыбаясь, словно нашла не одну монетку, а целый мешок, победоносно обвела торжествующим взглядом друзей Мыська. – Нашли мы наш клад?
– Нашли, – блаженно лучась невыразимым счастьем, согласно кивнули мальчишки.
– Теперь к Ивану?
– К нему, – довольный собой, переглянулись разведчики и, окинув в последний раз взорами собственников покидаемый продовольственный рай, весело запрыгали вверх по лестнице через две ступеньки.
Оказавшись перед дверью, ведущей назад, в коридор, Снегирча убедился, что вся команда рядом, и быстро погасил амулет.
– Пошли, – шепнул Кысь и налег плечом на массивную дубовую дверь.
Та подалась – слишком легко – но, не успел он удивиться сему странному факту, как в его едва привыкшие к мраку глаза ударила вспышка света.
– А-а-а-а-а-а-а!!!!!!!..
– А-А-А-А-А-А-А-А!!!!!!!!!..
– БЕЖИМ!!!!!!!!..
– Стой!!!..
– А-а-а-а-а-а!!!..
– Убью-у-у-у-у-у!!!..
– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а…
Снегирча ударился головой обо что-то мягкое, что охнуло и повалилось ему под ноги, перескочил через него и понесся как оглашенный прямо к запасному, так предусмотрительно разблокированному во время первой вылазки выходу. Не орал он дурным голосом, как умоляло всё его существо только потому, что вопить и мчаться, не чуя под собой ног, одновременно у него не получалось. И он надеялся, что больше поводов попрактиковаться у него не будет.