звали, – насторожился я. – Эту решительную русскую девушку?
– Я надеюсь на вашу порядочность истинного поляка и патриота…
Я заверил ее, что все будет в полном порядке, на мое молчание и воспитанность она всегда может положиться.
– Это имя прогремит в веках. Елена Блаватская.
– Мой начальник, кажется, знал ее деда, Петра Фадеева, наместника на Кавказе. Так ведь?
– Да, это так… мадемуазель Блаватская путешествовала со мной. Я обучила ее многому: она, с ее пылким воображением, очень благоприятно восприняла всю ученую мудрость египтян, сенжерменство. Все легло на душу Лели. Так я ее называла. Она еще удивит мир. Я верю в нее.
А теперь у меня была Мари. Я взяла ее… и стала обучать тому, что знала сама. Она была совсем не похожа на Лелю Блаватскую – более мягкая, женственная. Характер твердый, но все же более гибкий. Прелестная девушка. Чем-то она напоминала мне меня в молодые годы. Бог не дал мне детей, был мальчик, но он рано умер. В два годика… – вдруг прямо и просто сказала графиня Киселева. – И я привязалась к этим девушкам. Сначала к Леле, потом к Мари. Они были мне не просто компаньонками, а почти моими воспитанницами…
Наверное, она хотела сказать, что они в чем-то заменили ей дочерей, которых у нее не было, но остановилась, и эти слова так и не были произнесены. Но они угадывались…
– Моя жизнь была такой бурной и беспокойной, – вдруг начала она. – Я ведь знала еще Пушкина.
Купидоны были оставлены, теперь я рисовал нашего поэта. Я называл Пушкина нашим поэтом. Несмотря на свою польскую кровь, я считал себя русским. И Пушкина очень любил.
– Мне кажется, что я только закрою глаза, и передо мной встает бал в Петербурге, где я увидела Александра. Он был таким живым, таким мечтательным, мгновенно воспламенялся. Его стихи… они как бы рождались ниоткуда, из воздуха, ветра, огня… Я ведь была первой, кто рассказал ему эту прелестную легенду о Бахчисарайском фонтане… Но вернемся в наши дни. Сейчас я не знаю, где Мария.
– Что вы можете сказать о ней?
– У нее своя дорога, – сказала Киселева с затаенной грустью. – У каждого из нас свой путь, и мешать ему земные люди не в состоянии. Только Божье провидение может изменить начертанное на небесах.
– Я понимаю вас, – склонив набок голову, сказал я. – Но у меня задание, которое я должен выполнить.
– Оставьте его. Займитесь другим, более приличествующим вам делом.
– Я люблю свою работу.
Я не мог сказать, что деньги, которые мне выплачивали, являлись существенным аргументом для продолжения поисков.
– Вам хорошо платят? – проницательно спросила Софья Станиславовна.
– Неплохо.
– А если я заплачу вам больше?
– Я не могу, графиня… дело чести. Не искушайте. Я человек слова и не собираюсь его нарушать.
– Жаль! – Вздох слетел с уст графини. – Очень жаль. А что вы сделаете, если найдете Марию? – И она с любопытством посмотрела на меня. В ее глазах загорелись странные огоньки.
– Расскажу ей, что и как, возьму письменное объяснение. И… все. Я не собираюсь ее силой возвращать куда-либо. Поймите, мадам. Я не насильник, а всего лишь частный сыщик и действую в интересах своего заказчика. С моей стороны Марии ничего не угрожает, будьте спокойны на этот счет.
– Я понимаю… Значит, вы твердо намерены ее найти?
– Да.
Она посмотрела на часы.
– Тогда вам следует поторопиться.
– Что вы имеете в виду, графиня?
– Через полчаса отходит поезд с вокзала до Марселя. Она едет туда, а потом в Индию… Мария решила открыть для себя новую страну и новые знания, обогатить свой ум и чувства тайнами, о которых европейцы не имеют ни малейшего понятия.
– Боже мой! Матка боска! – воскликнул я более экспансивно, чем можно было от меня ожидать. – И вы все это время молчали! – Я схватил свою шляпу. – Мое почтение, графиня…
Она протянула мне руку для поцелуя, я приложился к ней и выбежал.
Я попросил кучера гнать что было сил. Попутно заскочил на свою квартиру, чтобы взять вещи и деньги, сказал слуге, куда я отправился, – и кучер погнал. Но, к сожалению, все усилия и надежды были напрасны. Когда мы прибыли на вокзал, то увидели дым уходящего поезда.
Я стоял, сокрушенно покусывая ус, кляня графиню, которая не сказала мне об этом раньше. Я потерял драгоценное время! Я стоял словно оглушенный, ведь, если только подумать, я мог перехватить Марию и цель моего задания была бы достигнута. И здесь меня окликнули:
– Сударь! Богуслав Адамович!
Голос был знаком, и я повернул голову.
– Сударь! – Этот срывающийся голос принадлежал Николаю Черновицыну. Но как он меня нашел?
Я задал этот вопрос вслух и в ответ услышал:
– Я приехал к вам домой, и ваш слуга сказал мне, куда вы направились.
Я пожал протянутую мне руку.
– Как видите, я потерпел неудачу. Мари только что отбыла на этом поезде в Марсель для того, чтобы отправиться в Индию.
– Сударь! – Глаза молодого человека горели. – Мы не должны упускать ни минуты. Едем.
Мне пришлось остудить его голову.
– Нам нужно подготовиться для этого пути. Собрать провизию, запасы, взять деньги, такое путешествие не делается в одночасье. Вы думаете перехватить ее в Марселе?
– Я готов отправиться в Индию.
Здесь я уже немало удивился.
– Вот как! Это сопряжено с большими трудностями. Гораздо большими, чем мы это можем себе представить. Далекий опасный континент…
– Я знаю. Я продал свое имение. Денег нам хватит. Я прошу вас…
– Не знаю, не знаю…»
Глава семнадцатая. Приключения с красной рыбкой
Лучше быть смелым, чем осторожным, потому что судьба – женщина.
Никколо Макиавелли
В квартире Серафима какое-то время бесцельно ходила из угла в угол. Все было почему-то чужим. Ей собственная квартира больше не казалась родным местом, где она провела столько времени. Память без конца возвращалась к моменту знакомства с Леонардом, их недавней поездке, к тому, как они сидели на балконе и она чуть не положила голову ему на плечо. А его поцелуй… Она коснулась пальцем губ. Они словно горели до сих пор.
Она опустилась на стул. Стиснула руки и заплакала. Внезапно послышался шум открывающейся двери. Это пришла Лина.
– Вернулась?
Она подлетела к старшей сестре и обняла ее. Серафима торопливо смахнула слезы рукой. Но от Лины было не укрыться.
– Ай-ай-ай… мы плакали. Почему? Что тебя огорчило? Поделись. Что-то случилось? Симка. Только не молчи.
– Ничего. Абсолютно ничего. Просто устала. И статью в журнал не взяли. А я над ней столько работала, – сочинила