Николай нахмурился и сказал, что не знает, но у него есть московский и петербургский адреса Вощинского. С ним был еще Ламаль, священник из Франции, родной брат знаменитого ювелира Ламаля, который довольно широко известен. При этом сообщении я оживился. Дело в том, что я неплохо знал этого ювелира; несколько дел, которые мы расследовали, проходили при живейшем участии этого уважаемого господина, так что свое расследование я мог начать с него.
– Подводя итоги, могу сказать, что я имею шестерых людей, которые, возможно, имеют отношение к исчезновению и воскрешению Марии. А может, и нет. – Слово «воскрешение» я упомянул осторожно, но глаза Николая все равно заблестели.
– Я, конечно, все понимаю. Но…
– В этом-то и дело…
Первой, с кем я встретился, была графиня Вера Каразина. Она держалась приветливо, но настороженно. Когда я изложил цель своего визита, она приложила платок к глазам.
– Ах. Мари! Моя несчастная сестра. – При этом я обратил внимание, что платок оставался сухим. Мужчины редко обращают внимание на такие женские уловки, но ведь я был сыщиком, значит, не вполне мужчиной, способным поддаться на женские хитрости, я не терял способности анализировать и сопоставлять разные факты и мнения.
– Вы виделись с Марией после ее… исчезновения? Она давала как-то знать о себе?
– Что вы, конечно, нет, – сухо сказала Вера. Слишком поспешно и слишком деловито.
– У вас были какие-то версии по поводу смерти сестры?
– Ее убили, а тело скинули в реку. Разве не так? – вопросом на вопрос ответила Каразина.
– Никто же не видел тела?
– Там слишком быстрое течение, поэтому… – Графиня замолчала. – А почему вы спрашиваете меня об этом? Кто вас послал? Я не могу отвечать на ваши вопросы, не прояснив некоторых обстоятельств.
– Вы знали такого Николая Черновицына?
– Конечно, Николя. Поклонник Мари. Мы еще подшучивали над ним. Он так был влюблен в Мари. Он и еще Жорж. Георгий.
– Вы знаете, что Георгий погиб?
– Да. Мне передавали.
– Кто?
Легкая тень досады мелькнула на лице графини Веры.
– Честно говоря, уже не помню. Это важно?
Графине Вере Каразиной палец в рот не клади, понял я.
– Николай просит меня собрать воспоминания свидетелей, тех, кто был в тот последний вечер.
– Зачем?
– Дело в том… – Богуслав Адамович помедлил. А потом сказал: – Он уверяет, что видел Мари в Париже несколько месяцев назад.
– Мари? В Париже? Как это? – бессвязно восклицала графиня Вера.
Насколько искренни были эти восклицания, Соколовский разобраться не мог. В том, что графиня Вера Каразина – женщина исключительно твердого характера, прекрасно владеющая собой, я уже убедился.
– Поэтому он нанял меня, чтобы разобраться в этом деле.
– Но где же Мари сейчас, он взял у нее адрес?
– Она ускользнула от него.
– Как это возможно?
– Вот так… применив некоторую хитрость…
– Мари и хитрость? Мари самое великодушное и доброе создание, какое я знала…
– Что вы можете сказать об Аграфене Кузьминичне?
– Она как раз сейчас в Париже…
Вот так!
– Аграфена Кузьминична путешествует между Парижем, Лондоном и Варшавой. Была также в Константинополе…
– Сколько ей лет?
– К чему этот вопрос. Кажется, семьдесят пять.
– А Наталья Борисовна?
– Мы с ней регулярно общаемся. Могу дать адрес.
– Премного благодарен.
Я сделал пометку и понял, что следующий визит будет к ней.
– Она правда себя в последнее время плохо чувствует, бедная Наталья… Старший сын умер в сражении, муж давно оставил сей бренный мир.
– А Аграфена Кузьминична?
– Что Аграфена Кузьминична?
– Ее муж тоже погиб?
На секунду мне показалось, что графиня Вера сейчас фыркнет, но она сдержалась. Потрясающая женщина… Какая выдержка, какое самообладание.
– Аграфена Кузьминична никогда не была замужем.
– Женщина, чьи щеки никогда не целовал купидон, – пробормотал я про себя.
Графиня Вера с подозрением посмотрела на меня, но ничего не сказала.
Расстались мы, недовольные друг другом, но внешне вполне любезные.
Следующий визит был к ювелиру Ламалю. Тот вопреки ожиданию принял меня сухо, но старался своего недовольства не показывать.
Только глаза блеснули, когда я спросил его о брате.
– Мой брат! Он вскорости умер.
– Умер от чего? – поднял брови я.
– От этого ужасного климата, простите. Я люблю вашу страну, привык к ее обычаям и традициям. К ее народу. А добрый государь и придворные, я молюсь за их здравие каждый день. Но это варварский климат. Он уложит любого… Брат мой умер от чахотки. Через полгода после всей этой истории.
– Вы так ее хорошо помните?
В глазах ювелира промелькнуло странное выражение.
– Он приходил ко мне со своим другом Вощинским.
– До или после убийства Марии Анастасьевской?
Брови сдвинулись.
– Приходили и до, и после…
– Говорили ли они о той истории?
– Да, убитая девушка… Прекрасная девушка из хорошей семьи. Юность всегда возбуждает сочувствие. Она могла бы жить и цвести. Но суровый рок оборвал ее жизнь в самом расцвете…
– Как часто вы общались с Вощинским?
– Раз пять-шесть.
– Приходил ли он после смерти вашего брата?
– Не помню…
– Почему ваш брат подружился с Вощинским?
– Мой брат любил все необычное. Таинственное. Месье Вощинский увлекался… всем таинственным, спиритуалистическим. Он жил в Париже… Для моего брата, который приехал в Россию недавно, лучшего друга, чем месье Вощинский, было трудно представить. Кто знал, что все так обернется, – последовал тяжелый вздох.
– Вы давно были в Париже!
– Бог мой. Не был на своей родине сто лет. Закрою глаза: мне снятся Пале-Рояль, бульвары… И все так живо…
– Анастасьевские были вашими клиентами? – задал я наугад вопрос.
– Были… Я делал для них одно ожерелье. Очень красивое. И дорогое.
– Образец есть?
– Только рисунок.
– Можно взглянуть?
Ювелир после некоторых поисков протянул мне рисунок.
– Красивая вещь. Можно я возьму этот рисунок?
– Это вещь редкая.
– Я ее никому не покажу. Это мне для памяти, – успокоил его я.
Ювелир неохотно расстался с этим листком.
Оставалась Наталья Борисовна.
То, что эта женщина не жилец, было видно сразу – лицо имело желтый оттенок, щеки ввалились… на щеках горел лихорадочный румянец. Она благосклонно приняла приветствие и поклоны графини Веры Каразиной; ее голова в чепце затряслась сильнее.
– Благослови Бог Веру и ее детей. Так что вы хотите от меня?
Наталья Борисовна плохо помнила события того вечера. По ее словам, она жалела, что согласилась на эту глупость. Но была такая мода, и она зря искушала Господа нашего Иисуса, при этих словах она перекрестилась и обратила взор вверх.
Я выдержал приличествующую паузу и продолжил. Но Наталья Борисовна и сама охотно предалась воспоминаниям. Лето, по ее словам, было прекрасным. У Анастасьевских очень милая усадьба, с хорошими плодовыми деревьями.
Теперь – Вощинский и Аграфена