а ей плохо. Я не смотрел на время. Сразу скорую вызвал… Врач сказал, что в бутылке была синильная кислота… Он забрал бутылку с собой…
– Да, я знаю. Потом проведут экспертизу. Кто еще в этот момент находился в доме?
– Подруга моей жены, Алиса Попова… Отчества не знаю, простите. И еще моя дочь, Нина Некрасова.
– Сколько ей лет?
– Шестнадцать.
– Хорошо… Как вы предполагаете – откуда в бутылке с водой могло оказаться ядовитое вещество?
– Понятия не имею! Я же говорю – спал крепко…
– А какие отношения у вас были с женой?
– Послушайте… О чем вы меня сейчас спрашиваете? Неужели вы думаете, что я… Что я мог…
– Я ничего не думаю. Я пытаюсь восстановить обстоятельства происшествия.
Он снова посмотрел на часы, вздохнул, произнес нетерпеливо:
– Хорошо, можете идти… Позовите мне подругу жены. Как ее зовут, забыл?
– Алиса. Алиса Попова.
– Хорошо…
Дознаватель Артем Игоревич принялся что-то быстро писать на казенном бланке, уже не обращая на него внимания. Правда, проговорил быстро, будто в никуда:
– Потом еще вернетесь, распишетесь…
Алиса сидела на кухне, сжавшись в комок, плакала тихо. Он проговорил быстро:
– Иди, тебя зовут.
– Паш… Что же это такое, Паш? Что происходит вообще? Нас что, всех сейчас в полицию заберут?
– Да откуда я знаю? Иди…
С Алисой дознаватель не долго беседовал, и с Ниночкой тоже не долго. Видимо, действительно очень спешил. Потом попросил всех расписаться на бланках, проговорил деловито:
– Вас скоро повесткой в следственное управление вызовут, ждите.
– Куда вызовут? – с тихим ужасом переспросила Алиса.
– К следователю, куда ж еще.
– А вы кто?
– Я дознаватель. А с вами теперь следователь работать будет, если факт отравления сильнодействующим веществом подтвердится. Так, адреса я все записал… Еще номера телефонов своих продиктуйте!
Дознаватель быстро сложил документы в черную папку, подхватился, быстро пошел к воротам. Вскоре они услышали, как от ворот отъехала его машина. Павел тоже заторопился:
– Мне надо в больницу ехать… Где могут быть ключи от гаража, почему их на месте нет?
Вопрос повис в воздухе – это ж понятно, что ни Алиса, ни тем более Нина не могли на него ответить.
Ключи все же нашлись в спальне, в кармане пиджака. Павел спустился вниз, бросил сидящей на террасе Алисе:
– Когда будешь уходить, запри дом. Ключи оставь где-нибудь, я не знаю… Вот под креслом оставь на террасе. Я уехал.
– Паш… А можно, я с тобой? Я же тоже за Ольгу боюсь…
– Нет! Никуда ты со мной не поедешь! И вообще… Отвали от меня, поняла?
– Что? Что ты сказал?
– Идиотка… Давай, собирайся и отваливай! И чтобы я здесь больше никогда тебя не видел!
Он и сам от себя не ожидал такой грубости, просто почувствовал, что его в этот момент прорвало. Так давно хотелось произнести в ее адрес это злобное «отвали» и «никогда». Так давно…
– Паш, ты чего? Ты почему так со мной… – моргнула растерянно Алиса.
– Я сказал – отвали! Что непонятно?
Алиса всхлипнула и заплакала тихо, как обиженный ребенок. Но ему не жалко ее было нисколько. Поднял голову, прокричал вверх, в сторону гостевых комнат:
– Ниночка, собирайся, я тебя домой отвезу! Слышишь?
– Да, пап… Иду… – уже шла она ему навстречу. – Иду…
Когда ехали в машине, молчали. Потом Нина спросила тихо:
– А меня тоже к следователю вызовут, да?
– Может быть… Но ты не бойся, я с тобой пойду.
– А твоя жена… Она не умрет?
– Нет, нет! Ее же в больницу повезли. Туда, где она работает. Там для нее все сделают. Ни о чем другом я и думать не могу… Нет, что ты, она не умрет…
Говорил, а у самого кровь застывала в жилах от страха. И опять фоном звучал голос медсестры: «Если опять судороги начнутся, если впрямь это синильная кислота… Боюсь, не довезем…»
* * *
– …Ниночка, милая моя, что случилось? Ответь хоть что-нибудь, Ниночка… Кто тебя обидел, скажи?
Елена Михайловна вздохнула, встала с кровати, на которой лежала Нина лицом к стене. Развела руками, проговорила сама себе тихо:
– Что делать, не знаю… Ты уже сутки не ешь и не пьешь, Ниночка! Так же нельзя! Сегодня вечером мама возвращается из санатория, увидит тебя… Что она скажет, что подумает?
– Отстань, бабушка, а? – с тихим слезным надрывом произнесла Нина, не поворачивая головы и еще больше сжимаясь в узелок.
Потом вдруг села на кровати, спросила испуганно:
– Что, уже сегодня вечером, да? Я думала – завтра мама вернется…
– Да, да, уже вечером! Представляешь, что с мамой будет, если увидит тебя такой? Ну, расскажи мне все, Ниночка, прошу тебя! Что с тобой случилось? Тебя кто-то обидел, да? С подружкой поссорилась? Но если поссорилась, то зачем так убиваться? Сто раз еще помиритесь!
– Ой, ба… Не могу я тебе ничего сказать… Я и сама себе не могу ничего ни объяснить, не сказать… Мне просто страшно, ба, понимаешь? Мне очень страшно…
– Господи, да что случилось такое? И отец твой на звонки не отвечает, я у него хотела спросить… Ведь ты вчера утром от него приехала такой, правда? Говорила я тебе – не надо к нему ездить… Тем более если мама об этом узнает, представляешь, что тогда будет?
– Зачем? Зачем ты ему звонила? Ну кто тебя просил…
Ниночкино лицо повело слезной судорогой, и она снова легла лицом к стене, зашлась плачем. Елена Михайловна стояла над ней, смотрела, как сотрясаются рыданием худенькие плечи, как разметались по подушке нечесаные русые волосы.
– Уйди, бабушка… Прошу тебя – уйди… – глухо прорыдала Ниночка, и Елене Михайловне ничего не оставалось, как выйти из ее комнаты со вздохом, закрыв за собой дверь.
Войдя на кухню, она в который уже раз кликнула номер Павла. Без всякой надежды, автоматически. Но он неожиданно быстро ответил, проговорил сухо:
– Слушаю вас, Елена Михайловна.
– Ой, Павел… Как хорошо, что ты ответил! Я просто хотела спросить – что там у вас с Ниночкой произошло? Я же знаю, что она к тебе ездила в выходные! Она сама мне говорила! Сначала я не хотела ее отпускать, а потом подумала – пусть… Пока Нинель дома нет… Ты же сам все понимаешь – Нинель бы ни за что ее к тебе не пустила. Но она сегодня уже приезжает, и я не знаю, что делать! Нина как от тебя приехала, как легла лицом к стене, так и не встает. И плачет все время. Что-то случилось, Павел, можешь мне объяснить?
– Да, случилось, Елена Михайловна, – сухо проговорил Павел,