«Что, если не сумею вести себя так, как требуется? — запаниковал Харальд. — Ведь жизнь в пасторском доме совсем не такая, как здесь!»
Ранним субботним вечером друзья высадились у парадной двери, величественной, как вход в собор. Харальд нес в руке маленький саквояж. Мраморный вестибюль был наполнен старинной мебелью, огромными расписными вазами, статуями и картинами в тяжелых золоченых рамах. Семья Харальда строго придерживалась второй заповеди, запрещающей создавать подобия как земного, так и небесного, потому картин в пасторском доме не держали (хотя Харальд знал, что их с Арне младенцами мать втайне от отца сфотографировала — он нашел эти снимки в ящике комода, где мать держала чулки). От обилия в доме Даквитцев произведений искусства ему сделалось не по себе.
Они поднялись по великолепной лестнице, и Тик привел его в спальню.
— Это моя комната, — сказал он.
Слава Богу, там не было ни картин старых мастеров, ни китайских ваз — только вещи, какие найдешь в комнате любого восемнадцатилетнего парня: футбольный мяч, фотография Марлен Дитрих в знойной позе, кларнет да рекламный плакат спортивного автомобиля «ланча-априлия» с кузовом, разработанным дизайнерами фирмы «Пенин Фарина».
Харальд взял со стола фотографию в рамке. На ней Тик, снятый года четыре назад, стоял рядом с девочкой примерно того же возраста.
— Неужели подружка?
— Моя сестра-близняшка Карен.
— А-а… — Харальд смутно помнил, что у Тика имеется сестра. На фотографии она была повыше, чем Тик, и вроде посветлей. — А непохоже, что вы близнецы, уж больно она хорошенькая.
— Ты, олух, похожие близнецы всегда одного пола.
— Она учится?
— Да, в Датском королевском балете.
— Я не знал, что при балете есть школа.
— Если хочешь попасть на сцену, нужно сначала выучиться. Некоторые девочки начинают в пять лет. Им дают такие же уроки, как нам, и еще учат танцу.
— Ей нравится?
Тик пожал плечами.
— Тяжелый, говорит, труд. — Открыв дверь, по короткому коридору он прошел к ванной и показал еще одну спальню, поменьше. — Это твоя, если не возражаешь. Ванная общая.
— Отлично, — кивнул Харальд и бросил саквояж на кровать.
— Ты мог бы жить в комнате покрасивее, но она в трех километрах отсюда.
— Нет, тут лучше.
— Тогда пойдем поздороваемся с мамой.
Они спустились на первый этаж и по главному коридору подошли к двери. Тик постучался:
— Мам, ты как, принимаешь визитеров?
— Входи, Йозеф! — послышался голос.
Харальд оказался в будуаре фру Даквитц, нарядной комнате, всюду, где только можно, заставленной фотографиями. Тик очень походил на мать, сорокалетнюю женщину с темными волосами, тронутыми сединой. Та тоже была крошечного росточка, разве только пухлая там, где он тощ, и с такими же карими глазами.
Тик представил матери Харальда, который с легким поклоном пожал ей руку. Фру Даквитц усадила ребят и принялась расспрашивать о школе. Говорить с ней было легко, держалась она дружелюбно, и у Харальда отлегло от сердца.
Чуть погодя она отпустила их со словами: «Ну идите приготовьтесь к ужину». Мальчики вернулись в комнату Тика.
— Вы что, как-то особо одеваетесь к ужину? — обеспокоенно спросил Харальд.
— Твой школьный пиджак с галстуком вполне сойдет, — успокоил его Тик.
У Харальда больше ничего и не было. Его гардероб — школьный пиджак с брюками, пальто, кепка плюс спортивное снаряжение — составлял немалое бремя для бюджета Олафсенов, поскольку его требовалось обновлять регулярно, ведь ежегодно Харальд сантиметров на пять вытягивался. Другой одежды, помимо свитеров и шорт на лето, у него не водилось.
— А ты что наденешь? — спросил он Тика.
— Черный пиджак и серые фланелевые брюки.
Харальд порадовался, что сообразил взять с собой чистую сорочку.
— Хочешь помыться? — спросил Тик.
— Конечно. — Идея принять ванну перед ужином показалась ему экзотичной, но он сказал себе, что так лучше поймет, как живут богатеи.
Он вымыл голову, а Тик тут же побрился.
— В школе ты не бреешься дважды в день, — заметил Харальд.
— Понимаешь, мама настаивает. А потом, у меня такая чернявая борода. Она говорит, я похож на шахтера, если вечером не побреюсь.
Харальд натянул чистую рубашку, школьные брюки и пошел в спальню Тика — там над туалетным столиком висело зеркало. В этот момент, не постучав, в комнату вошла девушка.
— Привет, — сказала она. — Ты, должно быть, Харальд.
Это была девушка с фотографии, но черно-белый снимок явно не отдавал ей должного. Белая кожа, зеленые глаза и яркие, медно-рыжие, кудри! Высокая, в зеленом платье до пола, она проскользнула через всю комнату как призрак. Без всякого усилия подняла за спинку тяжелый резной стул, развернула его и уселась, скрестив длинные ноги.
— Ну? Так Харальд ты или нет?
— Да, Харальд, — справился он с собой. — А ты сестра Тика.
— Тика?
— Так мы зовем в школе Йозефа.
— А я Карен, и прозвища у меня нет. Слышала про твое выступление в школе. Я считаю, ты абсолютно прав. Ненавижу нацистов! Что они вообще о себе возомнили?
Тик вышел из ванной, завернутый в полотенце.
— Ну что это, в самом деле! Никакого уважения к приватности джентльменов!
— Да, никакого, — легко призналась Карен. — Я хочу коктейль, а их не подают, пока в столовой не появится хоть кто-то из мужчин. Знаешь, я вот думаю, слуги сами сочиняют все эти правила.
— Ладно, хотя б отвернись на минутку, — буркнул Тик и, к