удивлению Харальда, сбросил с себя полотенце.
Карен, ничуть не смущенная наготой брата, даже не подумала отвести глаза.
— Как ты поживаешь-то, а, черноглазый гном? — дружелюбно осведомилась она, глядя, как брат натягивает чистые белые трусы.
— Отлично. Хотя когда экзамены закончатся, будет еще отличней.
— Что будешь делать, если не сдашь?
— Наверное, наймусь в банк к отцу. Он заставит меня начать с самого низа, так что буду разливать чернила для младших клерков.
— Да сдаст он все, сдаст, — обращаясь к Карен, вмешался Харальд.
— А ты, видимо, такой же умник, как Йозеф? — спросила она.
— Гораздо, гораздо умней! — ответил Тик.
Харальд, по совести, спорить с этим не мог, и, чтобы сменить тему, спросил:
— А каково это — учиться в балетной школе?
— Что-то среднее между армией и тюрьмой.
Харальд глаз от нее не мог отвести. Непонятно было, как к ней относиться: то ли на равных, как к парню, то ли как к богине. С братом препирается словно маленькая, а грациозна-то как! Невероятно! Всего лишь сидит на стуле: взмахивает рукой, указывает на что-то или поддерживает подбородок ладонью, — а кажется, будто танцует. Все движения гармоничны. Но эта уравновешенность ничуть не лишала ее живости, и Харальд как завороженный глаз не мог оторвать от ее необыкновенно переменчивого лица. Полные губы, широкая улыбка чуть наискось, да и в целом все немного неправильное: не вполне прямой нос, подбородок неровный… все не так, а посмотришь — красавица. Пожалуй, красивей он никого в жизни не видел.
— Ты бы надел башмаки, а? — напомнил Тик.
Харальд убрался в свою комнату, где навел полный парад, но когда снова вышел и увидел, как элегантно выглядит Тик в черном пиджаке, белой рубашке и простом темном галстуке, почувствовал себя школьником в своем пиджачке.
Карен спускалась по лестнице первой. Они попали в длинную, не слишком прибранную комнату, где стояло несколько широких диванов и рояль, а на ковре перед камином дремал старый пес. Было очень уютно, особенно по сравнению с холодным великолепием вестибюля, хотя картин по стенам и тут хватало.
Молодая женщина в темном платье и белом переднике спросила у Харальда, что он предпочтет выпить.
— То же, что Йозеф, — ответил он.
В пасторском доме спиртного не водилось. В школе, в выпускном классе, во время пятничных сборов мальчикам дозволялось выпить по стакану пива. Харальд в жизни не видел коктейля и даже не вполне понимал, что это может быть.
Чтобы чем-то себя занять, он наклонился и погладил собаку — длинного поджарого сеттера с проблеском седины в густой рыжей шерсти. Пес приоткрыл один глаз и разок махнул хвостом, вежливо откликаясь на ласку.
— Это Тор, — сообщила Карен.
— Бог грома, — улыбнулся Харальд.
— Глупо, согласна, но имя придумал Йозеф.
— А ты-то! Ты хотела назвать его Лютик! — запротестовал Тик.
— Ну, мне и было тогда всего восемь лет!
— Мне, знаешь ли, тоже. И Тор вовсе не глупое имя! Он правда гремит как гром, когда пукает.
Тут вошел отец Тика, до того похожий на свою собаку, что Харальд с трудом сдержал смех. Он был высок, худ, одет в элегантный бархатный пиджак и черный галстук-бабочку, и в волнистых рыжих волосах его тоже светилась седина. Харальд поднялся ему навстречу, и они обменялись рукопожатиями.
И обратился к нему господин Даквитц с той же вялой любезностью, какую выказал пес.
— Рад познакомиться, — неторопливо проговорил он. — Йозеф столько о вас рассказывал!
— Ну, теперь ты знаком со всем семейством, — вставил Тик.
— Как там все прошло в школе после вашей вспышки? — спросил господин Даквитц.
— Как ни странно, меня не наказали, — ответил Харальд. — Раньше, скажи я «вздор», стоит учителю сморозить глупость, так заставляли траву подстригать маникюрными ножницами! А ведь это пустяк по сравнению с тем, как я нагрубил господину Аггеру. Однако Хейс, наш директор, всего лишь прочитал мне мораль насчет того, что мнение мое прозвучало бы убедительней, если бы я проявил больше выдержки.
— И сам подал пример тем, что не накричал на вас, — с улыбкой заметил господин Даквитц, и Харальд понял, что действительно такова и была цель Хейса.
— А я думаю, он не прав. Иногда надо хлопнуть дверью, чтобы тебя выслушали, — подала голос Карен.
И это показалось Харальду удивительно верным. Он пожалел, что не догадался сказать это Хейсу. Похоже, Карен не только красива, но и умна. Но ему хотелось задать отцу Тика один вопрос, и он не упустил случая.
— Скажите, господин Даквитц, а вас не тревожит, как могут повести себя по отношению к вам нацисты? Известно ведь, как притесняют евреев в Германии и Польше.
— Да, тревожит, и очень. Но Дания не Германия и, похоже, немцы видят в нас прежде всего датчан, а потом уж евреев.
— По крайней мере пока, — вставил Тик.
— Именно. И тут стоит подумать о том, что мы можем сделать. Полагаю, я мог бы поехать по делам в Швецию, а там попросить визу в Соединенные Штаты. Но вывезти всю семью будет уже гораздо сложнее. А еще придется оставить дело, начатое еще моим прадедом, дом, где родились мои дети, коллекцию картин, которую я всю жизнь собираю… Посмотришь на все это с такой точки зрения и решишь: надо сидеть тихо, уповая на лучшее…
— А потом, мы же не лавочники, в конце-то концов! — воскликнула Карен. — Я нацистов терпеть не могу, но что они могут сделать с семьей, которой принадлежит самый крупный банк в Дании?
А вот это, на взгляд Харальда, был сущий вздор.