И еще: «Своей невесте он говорил, что хочет написать историю религии, которая бы показала место христианства в мировом религиозном становлении. Но план этот не был выполнен».
Но он все‑таки был выполнен — не Владимиром Соловьевым, а Александром Менем. Я имею в виду его шеститомник «В поисках Пути, Истины и Жизни», к которому надо добавить книгу «Сын Человеческий».
В число его предшественников входят также Николай Бердяев, о. Сергий Булгаков, о. Павел Флоренский, Сергей Трубецкой, Семен Франк, Владимир Лосский, Георгий Федотов, мать Мария Кузьмина–Караваева (Скобцова). И когда он говорит о них, каждый раз создается впечатление, что это о нем — настолько всё сходится. Позвольте мне привести несколько его цитат в подтверждение этой мысли.
О Бердяеве: «…это великая философская поэзия, глубокая мудрость! Мне иногда казалось, что из одной фразы Бердяева можно было построить целое сочинение, — столько там закодировано мудрости».
Об о. Сергии Булгакове: «И вот они начинают догматический подкоп под него, чтобы обвинить его в ереси, чтобы превратить его в создателя лжеучения. Такой ум гигантский безусловно поднимал массу спорных вопросов! Он был уязвим! Уязвим, как каждый большой человек… Неуязвим только глупец, который говорит азбучные исти–ны: дважды два четыре — как тут можно быть уязвимым? А тот, кто поднимает проблемы, конечно, уязвим!..
Впечатление, которое оставила эта личность в людях, его знавших, неизгладимо…
… Так или иначе, заговор молчания кончился, так или иначе, эта величественная, светлая фигура кроткого, мудрого, просветленного человека, человека гигантского ума, огромной веры, человека, жизнь которого была исканием, и не только исканием, но и обретением, полнотой обретения, — сегодня он снова с нами».
О Федотове: «… поразительная гармония, слившая в одном человеке веру, знания, доброту, алмазную твердость, необычайный накал любви к отечеству, полное неприятие какого‑либо шовинизма, — всё это черты, характеризующие облик Федотова как писателя, мыслителя, историка и публициста».
О матери Марии: «Служила людям и умерла за людей — значит, за Христа».
И, наконец, о всех деятелях русского религиозного возрождения: «Они были святыми нашей культуры, не канонизированными, но действительно образцами, на которые могут равняться нынешнее и будущие поколения».
Итак, что же мы наследуем?
1. Я думаю, прежде всего мы наследуем традицию открытого христианства, которую отец Александр развил и обновил. Христианства, понятого не как теория, не как свод правил, запретов и повелений, а как новая жизнь, преображающая человека. Христианства, открытого всем ветрам истории, распахнутого навстречу человеку, говорящего с человеком на понятном ему языке, открытого миру и его проблемам. Оно, это христианство, основано на вере, любви и свободе — тех дарах, которые Бог дал человеку, тех принципах, которые заповеданы нам Христом. Для этого христианства характерны терпимость, восприимчивость, чуткость к иным традициям, уважение к личности, диалог с миром и людьми, поиски общехристианского и общечеловеческого единства.
Открытое христианство мало похоже на «бытовое, обрядовое православие с его стилизацией, елейностью и «вещанием»» (слова отца Александра). И оно неизбежно сталкивается с иной, закрытой моделью христианства — «христианством» косным, мертвящим, унижающим человека, умеющим только возводить стены, строить баррикады, ставить границы. Его приверженцы — это духовные пограничники или конвойные караульщики, закон которых: шаг вправо, шаг влево — открываем огонь. Везде им мерещатся ереси, уклоны, сатанизм, антихрист в Москве. Ревнители веры на словах, они вступают в союз с погромщиками веры — коммунистами и нацистами.
Для закрытой модели христианства характерны узость, шовинизм, агрессивная религиозность, культурный эгоцентризм, духовный сепаратизм. Это конфронтационная модель, которая не может существовать без врага. Поиски и уничтожение врага становятся смыслом жизни. Любовь, терпимость, открытость — это всё связано, это всё едино. Ненависть, нетерпимость, закрытость — это тоже связано, это тоже единый комплекс.
Отец Александр говорил, что «нетерпимость, фанатизм… есть проявление не столько веры, сколько неуверенности… нетерпимость есть род душевного недуга, способного извратить любую, даже самую светлую идею».
Закрытая модель — это фарисейское, имитаторское христианство и, если называть вещи своими именами, — религия человеконенавистничества, лжехристианство, христианство без Христа, язычество в христианской упаковке. Отец Александр считал его крайне опасным для общества, гораздо более опасным, чем атеизм или даже антихристианство. Но он не столько обличал это лжехристианство впрямую, сколько противостоял ему по существу, практически, своей жизнью и своим творчеством, отстаивая и развивая те принципы открытого христианства, о которых я говорил.
2. Отец Александр дал новый религиозный синтез, соответствующий духу и стилю нашего времени, эпохи цивилизационной ломки, эпохи социальных, политических и духовных мутаций.
Этот синтез представляет собой сплав церковной традиции с высшими достижениями российской и мировой культуры, духовной и светской. Но это именно христианский синтез, а не духовный синкретизм, не смешение религий.
Христианство отец Александр рассматривает не просто как силу, влияющую лишь на сознание людей, а как «силу, объемлющую все стороны жизни, открытую ко всему, что создал Бог в природе и в человеке» и даже «не столько как религию, а как путь в грядущее».
Возьмем одну только сторону богословия отца Александра — его экзегезу. Новизна созданного им синтеза связана не с отходом от христианских догматов, в чем его неоднократно и незаслуженно обвиняли, а с очень глубокой, абсолютно оригинальной и самостоятельной интерпретацией основ и принципов христианства и его ветхозаветных истоков. Это относится, в частности, к интерпретации Пролога книги Бытия.
Пример — истолкование отцом Александром такого символа, как Древо познания добра и зла. Почему Бог запретил первым людям вкушать от плодов этого древа? Довольно распространенная интерпретация сбивает с толку: древо трактуется как символ познания мира, чуть ли не науки. Получается, что Бог, наделив человека разумом, Сам же закрыл для него путь к использованию этого дара.
Отец Александр поясняет: древо — принятый в древности символ Вселенной, мироздания в целом. Называя это древо Древом познания добра и зла, Библия имеет в виду не столько нравственные категории, сколько полярные свойства природы, потому что «тов вера» (добро и зло) есть идиома, обозначающая «всё на свете», «всё сотворенное», а «познать» на библейском языке означало «владеть», «обладать». Таким образом, «это древо символизирует власть над миром, которую Змей предлагает похитить вопреки воле Творца…» Поэтому «посягательство человека на плоды Древа познания добра и зла можно истолковать как его стремление обладать, владеть миром», причем владеть независимо от Творца, распоряжаться миром по своему усмотрению. «В том числе — по–своему строить этические принципы. Это и означает желание «быть как боги»». Следовательно, человек попытался овладеть не просто властью над миром, но властью, автономной от Бога, вопреки Его воле, в своекорыстных целях. «Именно в этом грех прародителей, так называемый «первородный грех», и мы все причастны ему от рождения». Змей (сатана), говоря Адаму и Еве «будете как боги», действует очень тонко: признавая богоподобие людей, он призывает превратить его в орудие мятежа, подрывает доверие к Богу.
Можно сказать, что религиозный синтез отца Александра — это углубление христоцентричного миросозерцания, развитие христианской метафизики не как абстрактного учения, а как вполне практического инструмента для достижения единства мира.
Нет сомнения, что мы накануне серьезных цивилизационных трансформаций. Они давно назрели и подспудно происходят. Я имею в виду порыв к единству, точнее, императив общечеловеческого единства перед лицом многочисленных угроз человечеству и ожесточенного сопротивления деструктивных архаических, в своей основе языческих, сил. Универсализм отца Александра соответствует универсализму христианства.
Для отца Александра это был не просто теоретический принцип. Он так жил. Он знал, что духовный рост человека возможен лишь во внутренней свободе. Он дал нам урок свободы.
3. В христоцентризме и необычайно динамичной христианской метафизике отца Александра коренится и его общий подход к человеку как образу и подобию Божию. Мир принципиально не завершен, и человеку отведена поистине уникальная роль в его становлении и преображении. Именно человек, в сотворчестве с Богом, призван связать земное и небесное, временное и вечное. Однако это призвание невозможно реализовать без опоры на внутреннюю свободу человека, дарованную ему свыше. И эта свобода неотделима от ответственности человека. Ответственности за всё, что происходит не только с ним, но и с миром, который он призван преобразить.