Мэддокс не был сложным, как всем хотелось бы верить. Как только я познакомилась с ним, я действительно увидела его, настоящего его, и поняла, что он только скрывался за маской.
— Ты не можешь этого сделать, Мэддокс. Ты не можешь быть мудаком, а потом просить меня остаться с таким выражением лица. Как побитый щенок, потерянный мальчик, сломленный человек. Мой милый Мэддокс с золотым сердцем.
— Не хочу тебя терять, — пробормотал он. Мэддокс сжал мою руку в своей, хотя и неуклюже, потому что он все еще был сильно пьян. Наши пальцы переплелись вместе, и его хватка усилилась.
Я сжала его руку, утешая и предупреждая.
— Я не вступаю в токсичные отношения.
Его глаза распахнулись, и он слегка улыбнулся мне. В этом было что-то меланхоличное. У него был вид отчаявшегося человека, голодающего и слепо тянущегося к чему-то, но оно всегда ускользало из его рук, прежде чем он успевал ухватиться. Мэддокс разбивал мне сердце, и я ничего не могла сделать, чтобы положить конец этим страданиям.
— Мы не в отношениях.
Я знала это, но все же спросила. Может быть, я была обжорой боли.
— Тогда кто мы?
Его взгляд снова остановился на мне, глаза были такими голубыми, что казались зимним небом — красивыми, но унылыми.
— Ты… больше, — прошептал он признание. — Не уходи, Лила.
Он произносил мое имя как молитву, как будто шептал все свои надежды небесам.
Сказав это, он снова закрыл глаза, и на этот раз он больше не был в сознании. Я посмотрела на наши руки и проглотила слезы.
— Что ты делаешь со мной, Мэддокс?
Прежде чем я успела дважды подумать о своих действиях, я забралась под одеяло и присоединилась к нему. Его тело все еще было холодным, но медленно восстанавливало тепло. Под сильным запахом алкоголя и табака его запах все еще сохранялся. Теплый, насыщенный и земной…
Я не знала, когда это произошло и почему я не поняла этого до сих пор, но знакомый запах Мэддокса успокоил меня.
Я свернулась калачиком в его боку; наши пальцы все еще переплетены. Он нуждался во мне; он нуждался в своем друге.
— Я не уйду. Клянусь мизинцем.
Мэддокс был плох.
Жил-был мальчик, такой же, как он, который погубил меня и оставил шрамы.
Мэддокс был всем, от чего я держалась подальше; он был всем, что мне не нужно в моей жизни.
Я сказала себе… никогда больше. Я бы никогда не позволила себе быть слабой рядом с такими мужчинами, как Мэддокс.
Но сколько я ни пыталась уйти, отдалиться от нас, как-то покончить с этой дружбой … он не отпускал.
Он был плох. Он курил, слишком торопился с жизнью, любил нарушать закон, ломал таких девушек, как я, — оставлял за собой шлейф из разбитых сердец, и ему было все равно. Я подумала… может быть, это потому, что никто не научил его, как заботиться о другом человеке.
Я видела несколько проблесков Мэддокса, которого он пытался скрыть ото всех, Мэддокса, который просто хотел одобрения своих родителей — этого Мэддокса, жаждущего внимания.
Было сто причин, почему он плохо относился ко мне.
Но все эти причины стали несущественными, когда я поняла, что он не хочет причинять мне боль. Сначала я была настроена скептически. Я ждала, что Мэддокс сделает то, что у него получается лучше всего — разобьет сердца.
Но он этого не сделал.
Прошли недели.
Прошло два месяца.
Я поняла, что Мэддокс Коултер был немного разорен, немного грязен, немного сломлен — прекрасная катастрофа.
Как я.
Все эти причины больше не были важны, потому что каждое утро он ждал у дома моих бабушки и дедушки, протягивал мне маффин и следовал за моим автобусом в школу. Каждый день он сидел со мной и учился — чего он не делал годами. Он ненавидел учиться, ненавидел открывать учебник, но все равно делал это. Из-за вызова, из-за меня — он сделал это для меня.
Это было глупо, это было что-то такое маленькое, но…
Я не могла отпустить своего друга.
Он был раздражающим, но веселым. Он был самым большим мудаком в мире — придурком по определению. На самом деле, он забрал бы этот трофей домой. Мудак десятилетия.
Он злил меня, заставил меня кричать от отчаяния, он сводил меня с ума, но как бы он ни заставлял меня вздыхать от раздражения и закатывать глаза… он заставлял меня улыбаться.
Мэддокс был не в своем уме: слишком беспечный, слишком безрассудный, слишком глупый.
Но он был хаосом для идеального мира, который я построила вокруг себя — мира, в котором я тщательно охраняла свое сердце.
Мисс Перфекционистка, как любил он говорить.
Хм. Мэддокс сделал мой мир немного менее… идеальным. Она смирилась с этим? Это то осознание, с которым она пришла сюда?
ГЛАВА 21
Лила
Проснувшись снова, в пятый раз за эту ночь, я поняла, что это уже не ночь. Тяжелые шторы все еще были задернуты, но сквозь щели я видела солнечный свет.
Мои руки приземлились на стену мышц, теплых и сильных. Я чувствовала, как бьется его сердце под моей ладонью. Мой взгляд скользнул вверх по его груди, шее, квадратной челюсти и, наконец, по глазам.
Я поняла две вещи.
Первая — я провела ночь с Мэддоксом, и проспала больше двенадцати часов, а он спал еще больше.
Вторая — Мэддокс не спал и смотрел на меня с непроницаемым выражением лица.
— Привет? — пробормотала я.
Дерьмо, дерьмо. Дерьмо!
Я собиралась уйти посреди ночи, предварительно убедившись, что Мэддокс в порядке.
Но я, должно быть, заснула, и теперь…
Это был не первый раз, когда я спала рядом с мужчиной. Ну, мы с моим бывшим парнем несколько раз делили постель. Но он был мальчиком. Долговязый, неопытный мальчик. Мэддокс не был мальчиком.
Я не была застенчивой или неопытной, скажем так.
Но я не была уверена, что мне нравится, как Мэддокс смотрит на меня. Выражение его лица заставило мой желудок сжаться. Дрожь пронзила мое тело; кроме того, мне не было холодно. На самом деле, мне было очень, очень тепло. Мэддокс был человеком-обогревателем.
Его глаза были темными и интенсивными, больше не тусклыми и не налитыми кровью.
— Перестань так на меня смотреть, — проворчала я, отталкиваясь от его тела. Вид его грязно-русых, растрепанных волос, глаз, блестящих чем-то невысказанным, полных губ, чуть приоткрытых, широких и сильных плеч — вокруг него была мужская аура. Он заставил меня почувствовать себя маленькой и… женственной.
— Что ты здесь делаешь? — он наконец заговорил.
Я села, закусив нижнюю губу.
— Ты не помнишь…
Мэддокс провел рукой по лицу и перевернулся на спину.
— Я помню. Но, я имею в виду, в моей постели. Не то чтобы я возражал, но я просто не ожидал этого, когда проснулся. Приятный сюрприз, Сладкая Щечка.
Ах, так он вернулся к обычному Мэддоксу.
— Я заснула, — призналась я. Я не знала, как сделать это не неловко. — Но мне, пожалуй, следует уйти сейчас.
Я встала с кровати, но звук моего имени в его грубом, сонном голосе заставил меня остановиться.
— Лила.
— Да?
Я оглянулась на него. Мэддокс лежал на боку, лицом ко мне, приподнявшись на локте, небрежно и непринужденно. Между двумя Мэддоксами, которых я видела за последние двадцать часов, было так много различий.
— Спасибо, — сказал он. В его голосе было что-то похожее на нежность. Моя грудь сжалась от незнакомой эмоции. Мой рот открылся, но у меня не было возможности сказать ему, что все в порядке.
В дверь постучали, и раздался голос мистера Хокинсона.
— Ваши родители просят вас спуститься на завтрак.
На лице Мэддокса отразились раздражение и искривленная ярость.
— Можешь сказать им, чтобы они отвалили, спасибо.
— И вам доброе утро, — сказал мистер Хокинсон, прежде чем его шаги стихли.
— Мэддокс… — начала я.
— Нет, Лила, — прорычал он.
Он слез с кровати и пошел в ванную, хлопнув за собой дверью. Я вздрогнула от этого и стояла на месте, ожидая, пока он успокоится.
Через десять минут он снова стоял передо мной. Скрестив руки, он предупреждающе посмотрел на меня.