на человеческое. Делейн резко отпрянула от неправильности происходящего, отступая назад, пока не врезалась в капельницу и чуть не опрокинула ее. С колотящимся сердцем она поставила ее на место и отцепилась от капельницы. Эти пустые глаза скользили по ее лицу, двигаясь все быстрее и быстрее, белую кожу склеры рассекали красные следы лопнувших сосудов. По подбородку пролег едва заметный тонкий след рабства.
Делейн потянулась к пульту, собираясь вызвать медсестру, и тут все остановилось. Нейт застыл на месте, его ладони хлопнули по подносу, заставив ее подпрыгнуть. Это движение отозвалось в ступнях ног и в стенках сердца. Она стояла, держась за металлический столб, боясь отвести взгляд, боясь подойти слишком близко.
– Нейт?
Он улыбнулся ей. На этот раз голос в ее голове был похож на скрип половиц в старом доме. Это была ветка, сломанная в лесу. Это был шелест листьев в холодную октябрьскую ночь. Он свистел в глубине ее души.
«Твоя дверь широко открыта, Делейн Майерс-Петров. Я могу видеть все твои самые сокровенные места. Я вижу, как ты умрешь. Я вижу, что сопровождает твой сон по ночам, что будит тебя рыданиями на рассвете. Я вижу лицо мальчика в окне за твоей спиной, как ты жаждешь его, когда остаешься одна. Вся извиваешься в своих простынях».
Она едва расслышала голос из-за прилива крови к ушам. Ее взгляд метнулся к окну. Колтон стоял по другую сторону, его черты лица были скрыты частично закрытыми жалюзи, его глаза были прикованы к ней, взгляд был оценивающим. Он наблюдал за односторонним разговором с точностью ястреба. Он улавливал все, что мог.
«Ах. – Этот звук пронзил ее леденящим душу экстазом. – Я заставил тебя покраснеть? Мальчик в этом теле тоже покраснел. Красивый багровый румянец, только для меня. Кровь так приятно нагревает кожу, а я люблю тепло».
Ее взгляд метнулся обратно к нему. Нейт – или то, что носило его кожу, – переместился на кровати, его босые ноги соскользнули на пол. Он расположился напротив нее под гудящим светом, сгорбив плечи. Она боролась с растущим желанием убежать.
– Почему ты здесь?
«Потому что дверь осталась открытой».
– Какая дверь?
«Ты задаешь неподходящие вопросы, и я устал на них отвечать».
– Вас здесь много? – не сдавалась она.
Его улыбка была кривой и односторонней, как будто владелец маски был безучастен к ней.
«Мальчик за стеклом уже знает ответы на эти вопросы, – говорило оно. – Он не сказал тебе правды».
Ее пробрал озноб.
– Что ты имеешь в виду?
Улыбка росла и росла.
«Я больше не буду участвовать в этой игре. Я слишком стар, а ты слишком скучная добыча. У меня есть свои проблемы, о которых я должен заботиться».
Она разжала пальцы и увидела, что они дрожат.
– Что это за проблемы?
Эти черные глаза вспыхнули.
«В тебе есть доброта, Делейн Майерс-Петров. Спокойная. Я нахожу ее излишне сладкой».
Последовала пауза, выразительная и жуткая. Улыбка на лице Нейта застыла в уголках.
«Возможно, я буду решать свои проблемы другим способом».
Она напряглась, слишком поздно почувствовав изменения в воздухе.
– Что это…
Раздался грохот, звук удара металла о кафель. Нейт был у ее горла, холодные пальцы обхватили ее шею, вырывая воздух из легких. Она ударилась спиной о стену, а за ней следом и головой, разбивая стекло, отчего перед глазами замелькали разряды молний в виде гневных белых пятен.
Пальцы судорожно сжимали все, что попадалось под руку. Это не имело значения. Нейт обладал грубой силой, такой же нечеловеческой, как и все остальное. Где-то неподалеку раздался гулкий хлопок распахнувшейся двери. Почувствовала, как она ударилась о стену. Ботинки стукнули по ламинату, и Нейта оторвали от нее, он смеялся, заливаясь смехом.
«Идет игра, – пропел голос, – слишком близко, слишком близко для комфорта».
Делейн сползла по стене, рухнув на колени. Она выдыхала воздух с хрипом. Ее грудь не поддавалась. Воздух на языке был затхлым и бесполезным на вкус. Комната кружилась в рассеивающихся мерцаниях. Ее голова была как в омуте.
В фокусе появилось одно лицо. Колтон.
Мир покачнулся, выпрямляясь, – а может, это ее выпрямили, втянули во флуоресцентную шашку зала и усадили в кресло. Лицо Колтона перед ней было лишено цвета. Его рот был перевернут. Он прижал ладони к груди и отдернул их. Он сделал это снова. Он пробормотал одно слово. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что он говорит.
– Дыши, – говорил он. Вот и все. Одно слово.
Дыши. И она сделала это. Первые несколько попыток не принесли результатов, но на третьей она почувствовала, как ее легкие наполняются воздухом. Дыхание было тяжелым, грудь болела, так как ребра трещали без остановки. Протянув дрожащую руку, она нажала на свой имплантат. Звук вернулся в виде гудков, писков и ровного, неразличимого рокота голосов.
В открытую дверь палаты Нейта Шиллера вбегали и выбегали санитары, трещали рации. А неподалеку, темное пятно в стерильной белизне коридора, стоял мужчина, которого она никогда не видела, с низко надвинутой фуражкой. Он изучал Делейн с откровенным недоумением, роясь в карманах своей куртки.
– Ты покойник, Прайс, – пропел он. – Ты это знаешь?
Колтон проигнорировал его, подняв Делейн на ноги. Позади них незнакомец прижимал к уху телефон.
– Вам лучше убраться отсюда. Они вызвали полицию.
– Мне все равно, – сказал Колтон, проверяя зрачки Делейн. Она вырвала подбородок из его хватки, испытывая тошноту, головокружение, страх.
«Игра идет. Игра идет». Она все еще слышала голос в своей голове. Он порхал там, как мотылек, попавший в ловушку. Разбиваясь об ее кости. Человек в шляпе с отвращением фыркнул.
– Ты и твое проклятое высокомерие. Ты действительно думаешь, что тебе все сойдет с рук? Я даю тебе шанс. Соглашайся. Позволь мне прибраться за Шиллером. Забирай свою девушку и убирайся отсюда.
25
Они дважды обогнули окраины Чикаго, а Лейн все еще не сказала ни слова. Водитель вывел машину на правую полосу, мигая поворотниками. Мимо пронеслась аккуратная череда домов, выстроенных в тонкие террасы из красного кирпича и железной арматуры.
– Здесь еще один поворот налево, – сказал Колтон, когда они пробирались через Линкольн-парк. Он выглянул в окно заднего вида. На водительском сиденье черной Honda CRV позади них сидела блондинка и подпевала радио. Он не думал, что за ними следят, но не мог быть уверен.
Он взглянул на часы. Время было двенадцать двадцать три. День пошел совсем наперекосяк. Ему нужно было личное пространство, чтобы подумать. Ему нужно было, чтобы Лейн поговорила с ним. Хоть что-то сказала, даже если бы она только