подарок был просто позорищем. Но он пользовался «Стетсоном» каждый день, даже когда та широкая улыбка увяла, а наши отношения перешли от «до» к «после». Использовал все до капли и сохранил флакон.
– Ты успел поужинать? – робко спрашиваю я.
– На самом деле, когда я тебе написал, мы только сели. Они потеряли нашу бронь, и мама распсиховалась. Довела менеджера до слез.
Могу представить. Ни один визит Деборы Роуз в какое-либо заведение не обходился без вызова менеджера.
– А что ты сказал маме?
– Что у тебя проблемы с машиной и нужно тебя забрать.
О нет. Я мотаю головой.
– Не хочу ехать в ресторан. Пожалуйста, не заставляй. У меня голова болит. И судороги. И тромбы. Размером с мячи для гольфа, – я уже собираюсь перечислять другие заболевания, но он хлопает меня по коленке.
– Хорошо.
– Правда? – Я выпрямляюсь на сиденье.
– Да. Мне и самому туда не хочется. Папа не мог ждать столика, поэтому сразу пошел в бар. А мама… – Помрачнев, он неловко устраивается поудобнее. – Лучше вам сегодня не находиться в одной комнате. Ее слишком надолго оставили с мыслью о том, что, как ты недавно объявила, у нас никогда не будет детей.
От осознания, что я задела ее за живое, внутри разливается тепло. Так или иначе, от своих слов я не отказываюсь. Наши с Николасом ДНК просто несовместимы. Сама мать-природа этого не допустит.
Я ограничиваюсь уклончивым хмыканьем.
Кажется, он снова посмотрел на меня, но в машине темно, и я не могу различить, привиделась ли мне грусть во взгляде. Мне становится не по себе.
– Мы никогда не обсуждали детей, – наконец произносит он. – Наверное, стоило, до помолвки.
– В тот день к предложению был готов только один из нас, так что я тут ни при чем.
– Что ж, справедливо, – со смешком отзывается он.
Не хочу говорить с ним об этом. Нам обоим станет только хуже, потому что нет никаких шансов, что у нас с ним будут дети. Хотя бы потому, что беременность сейчас для меня возможна только через непорочное зачатие.
– Не знала, что ты умеешь водить машину с механической коробкой передач.
– Я как-то рассказывал. Ты, наверное, не слушала.
Лекций я тоже не хочу. История под названием «Ты никогда не слушаешь» включает в себя множество моих недостатков и провалов. Небезопасная тема.
– Здорово вот так сбежать с воскресного ужина, врать не буду, – снова пробую я.
Он почти улыбается – я вижу, как слегка приподнимаются уголки его губ.
– Такая жалость, что родители не увидели твою новую машину.
– Ты был бы в ужасе.
– Записал бы реакцию на телефон. Знаешь, Наоми, подкалывать моих родителей может быть весело, если я тоже в курсе шутки. Ты забываешь, что я как никто другой знаю, каково это – задыхаться под гнетом Деборы Роуз.
Он смотрит на дорогу, но наверняка чувствует мой изучающий взгляд.
– Ты бы действительно над ними подшутил?
– Конечно. Они заслужили. Ну то есть они мои родители и я их люблю, благодарен им за многое, но они такая заноза в… Когда я попросил твоей руки…
Он поджимает губы, не закончив фразу.
– Что? – осторожно спрашиваю я.
– Я отчасти надеялся, что мы станем вроде как… напарниками. Ты бы прикрывала меня, если бы я не мог вырваться из когтей мамы самостоятельно. Мы бы стали командой.
– И я надеялась, – тихонько выдавливаю я. В прошедшем времени. – И не знала, что и ты тоже. Мне всегда отводилось второе место.
– Поверь, я вовсе этого не хотел. Но… ты ни разу не вмешалась. Не стала моим напарником. Ты оставила меня бороться в одиночку.
– Да, как и ты во все те разы, когда твоя мать в открытую оскорбляла все, что касается меня, а ты молчал, – желчно отзываюсь я. – А этот цокающий звук, который она издает, стоит мне взять десерт? Смотрит на меня сверху вниз из-за моей работы, и из-за того, что у меня только школьный диплом. И миллион всего другого.
Я тоскливо смотрю в окно, но вижу только круглое расплывшееся отражение Николаса. Огни Бофора остались далеко позади, и сейчас мы проезжаем тянущуюся черную пустоту, пока наконец не въезжаем в Моррис.
За разговорами тело наконец постепенно расслабилось. Набегавшись, как в комедии, от воображаемого пожара, я прихожу в себя, и тут же подступает головная боль, в этот раз невыдуманная.
– Моя мать – человек сложный, – вздыхает он. – Ей тяжело противостоять. На моих нервах она играла с самого детства. Не знаю, как с этим справиться в одиночку.
Мне его жаль, искренне жаль, и я осторожно глажу его по руке, один раз.
– Должно быть, иногда с такой мамой невыносимо. Сначала отпугивает всех твоих девушек, а потом возмущается, почему ты еще не женат и у нее не пять внуков. Но тут ты не одинок. Представь, каково бедной невестке, которая, собственно, должна этих детей предоставить.
В свете фар проезжающей машины я вижу улыбку Николаса. Следом едет еще одна, но улыбка уже исчезла. Знаю, он спрашивает себя, а стану ли я когда-нибудь невесткой Деборы. Чтобы добровольно войти в их круг, надо быть сумасшедшей, и он это понимает. Если все провалится, как мы и планируем, невесту ему придется выписывать по почте. В округе только мне хватило глупости попытать счастья с сыном Деборы.
Мысленно я постоянно возвращаюсь к происшествию на светофоре. Вижу себя глазами Николаса, сидящую на корточках на другой стороне улицы, уткнувшуюся в ладони. Кто еще мог бы устроить подобный хаос? Его реплику в нашем следующем споре я слышу так, будто он ее уже произнес:
«Ты назло бабушке уши отморозила. Добровольно отдала приличную машину, а теперь будешь ездить на груде металлолома, которую даже водить не умеешь. У тебя настолько туго с мозгами, что ты бы попыталась поймать мед мухами. Ты меня точно уделала».
Настоящий Николас ничего такого не говорил. Но Николас воображаемый – собирательный образ реалистичных предположений, основанный на тех бестактностях, что