здесь с моими тремя жёнами! Там, глядишь, и четвёртую найду, и пятую. Места на всех хватит, включая детишек, даже если каждая родит по десятку.
Но я так мучить их не собираюсь. Двоих-троих от каждой хватит, если сами больше не захотят.
Ритуальный зал представляет из себя круглую комнату без окон. Вдоль стен стоят пылающие жаровни, так что в комнате тепло и царит торжественный полумрак.
Шиповник парит в воздухе по центру комнаты, медленно вращаясь. Князь стоит рядом и неотрывно смотрит на него.
— Закрой дверь, Ярослав, — говорит он. — Пора начать.
— Угу, — закрываю дверь и тайком накидываю полный духовный доспех.
— Подойди.
Приближаюсь к Шиповнику и встаю рядом с ним по другую сторону от князя.
— Сейчас я призову дух кого-нибудь из Ротановых, — говорит Павел Егорович. — Скорее всего, это будет тот, кто умер последним.
— Тогда это будет младенец. Покопайтесь глубже.
— Младенец? — удивляется Корсакин. — Как это?
— Долгая история, потом расскажу.
— Что ж, хорошо… Тогда призову последнего главу рода. За его энергию будет проще зацепиться.
Князь начинает творить мощное заклятие. Мана расходится по комнате густыми волнами, и у меня начинает кружиться голова. Будто снова попал на глубокую Изнанку или всосал слишком много энергии из макров.
Проходит минуты три непрерывного колдовства, а затем в воздухе появляется полупрозрачный силуэт моего старого знакомого.
Барон Владимир Ротанов. Отец Маргоши, которого я почти прикончил на дуэли. Дело завершил Денис Окунев, но это официально. Если бы не я, он бы хрен решился спустить курок.
Владимир выглядит точно так же, как и в момент смерти. С гневом на лице и дыркой от пули на лбу.
— Где я?.. — звучит его тихий скрипучий голос. — Кто здесь?
— Привет, — говорю я. — Ты в поместье князя Корсакина, он тебя и призвал. А ещё здесь я, граф Котов.
— Котов… Граф Котов? — призрак переводит взгляд на меня, и полупрозрачное лицо искажается яростью. — Как ты стал графом, холоп⁈
— Вижу, у вас есть своя история, — вмешивается Павел Егорович. — Но ты здесь не за этим, дух. Слушай меня.
— А ты ещё кто такой⁈
— Слушай меня, — железным тоном приказывает Корсакин.
Он стискивает перед грудью кулак и резко двигает им в сторону. Будто дёргает призрака за поводок. Тот вскрикивает от боли и сгибается пополам, словно от удара в печень.
Мёртвым тоже бывает больно? Надо же. Никогда особо не интересовался некромантией, но теперь любопытно стало. Так ведь можно долго и весело издеваться над своими врагами.
Над герцогом Бремзиным, например. У меня к нему слишком большие претензии, чтобы хватило просто смерти.
— Слушай меня внимательно, дух, — говорить князь. — Повернись. Ты видишь артефакт?
Владимир медленно поворачивает голову и удивлённо расширяет глаза:
— Шиповник… Как вы его достали?
— Это я достал! — весело сообщаю.
Ротанов глухо рычит от злости, а Корсакин опять дёргает его за «поводок» и говорит:
— Ты поможешь мне отвязать артефакт от вашего рода. Взамен я подарю тебе свободу. Иначе ты будешь страдать вечность.
Я прекрасно понимаю, что князь блефует. Ему осталось жить меньше двух недель, о какой вечности речь? Хотя, как знать. Он вполне может устроить Владимиру бесконечные пытки, а сам при этом спокойно скончаться.
Какое-то время призрак пытается сопротивляться, но в итоге подчиняется воле князя.
Правильно, что ещё ему остаётся?
Ротанов протягивает к Шиповнику обе руки и что-то бормочет под нос. Громадный меч начинает переливаться разными цветами, будто мыльный пузырь. Затем он вспыхивает, словно молния, на секунду ослепляя меня.
Когда протираю глаза, Владимира уже нет. Бросаю взгляд на ладонь — ранка больше не кровоточит. Прекрасно.
Шиповник перестаёт вращаться и медленно опускается. Остриё касается пола с негромким лязгом, и меч начинает падать.
Намереваюсь подхватить его, но князь Корсакин оказывается быстрее. Казалось бы, откуда сила в его худых старческих руках. Но Павел Егорович спокойно удерживает огромную железяку одной рукой.
Замечаю, что на рукояти меча больше нет шипов. Точнее, они исчезают в том месте, где рукоятку стискивают узловатые пальцы князя.
— Не стоит торопиться, Ярослав, — говорит Корсакин, глядя мне в глаза. — Я должен первый воспользоваться им.
— Таков был уговор, — не отводя взгляда, соглашаюсь я. — Просто хотел его поймать.
— Ты уверен? Просто мне показалось, что ты решил завладеть Шиповником вперёд меня.
Лицо князя в этот момент напоминает восковую маску. Мимика какая-то ненастоящая, кожа бледная и блестит от испарины. Глаза сверкают, как у одержимого. В свете огня от жаровен смотрится особенно жутко.
— Уверен, — киваю я. — Ну так что, всё в порядке? Ротанов сделал что нужно?
— Да, — едва раскрывая губы, роняет Корсакин.
— Замечательно. Тогда я рад, что всё прошло отлично и моя помощь не понадобилась. Поеду к себе, там форменный бардак творится.
Павел Егорович ухмыляется и подтаскивает меч к себе, скрипя клинком об каменный пол. Звук такой противный, что у меня зубы сводит.
Шиповник тем временем начинает уменьшаться и становится в руках Корсакина обычным двуручным мечом. Вот это я понимаю, такой штукой вполне удобно драться.
Артефакт издаёт монотонный звон и источает волны энергии. Ни разу не дружелюбной энергии.
«Ярослав!» — вопит в мыслях Люсиль. — «Он собирается его использовать!»
«Зачем?»
«Против тебя!»
«Точно?» — начинаю незаметно творить Громовой молот.
«Точно!»
«Прям точно-точно? На сто процентов?»
«Ярослав!» — орёт Люся так, что у меня закладывает уши. Хотя кричит она из духовного пространства.
Ладно, я всё понимаю. Просто не хочется первым нападать на князя в его же доме. Но давать ему право первого удара тоже плохая идея. Особенно учитывая силу самого Корсакина и меча в его руках.
Применяю печать Скольжения и мигом оказываюсь в другом конце комнаты. Князь только ухмыляется, и я чувствую, как воздух наполняется его маной.
— Что ж вы так, Павел Егорович? — спрашиваю я, призывая Громовик. — Слово дворянина нарушаете.
— Я не давал тебе слова, щенок! — надменно бросает Корсакин.
— Как это? Мы же договор подписали.
— Да, но слова я не давал. А если ты сдохнешь, то документ потеряет всякую силу! Моё имущество и титул не получишь!
— Зато если сдохнете вы, я получу всё, что собирался, — замечаю я.
— Это так, — скалится князь. — Только живым ты отсюда не