Даже не знаю, что думать.
Каникулы приближались на всех парусах. Мрачнея с каждым днём, Виктор готовился к поездке в Лондон в компании Адель.
Джамаль проведёт две недели с Тео в Куршевеле. Я вышла от него, когда тот метался в шмоточной панике («Мне надеть красные или жёлтые штаны?»). Взвинчен он был не на шутку.
Элоиза поедет с родителями на Тенерифе. И даже возьмёт с собой конспекты: она чётко дала понять, что решила сохранить лицо.
— Я во всём призналась Эрванну, — прошептала она мне на ухо в пятницу вечером, в последний день занятий.
— И?
— Он расплакался.
У неё было какое-то странное выражение лица.
— Стало жаль?
— Оказалось, он думал, что не сможет иметь детей из-за одной болячки, которую подхватил в Африке.
Ах да, забыла: Эрванн вырос в Африке.
— То есть он плакал от радости?
— От облегчения, от радости — называй как хочешь. В любом случае он признался, что это был лучший день в его жизни.
— Какой дурак.
— Тут я согласна. Но он так хорошо целуется. Нельзя же получить абсолютно всё.
— Попробуй для начала сдать экзамены. А потом посмотришь, что делать с языкастым парнем.
Отец оставил нам машину в воскресенье утром, однако вместо того, чтобы бросить ключи в почтовый ящик, он постучал в дверь.
По крайней мере, я так предположила, когда, поднявшись с утра, застала их с мамой на кухне. Они пили кофе.
Он потянулся поцеловать меня, но я отвернулась и оттолкнула его:
— Не подходи. У меня воняет изо рта на километр.
Родители рассмеялись.
Вместе.
Я чуть не достала телефон и не сфотографировала их такими, но мне скоро восемнадцать, и надо вести себя соответствующе. Ответственно. Короче, ни под каким предлогом их снимать нельзя.
Я выпила кофе и отправилась в душ. Когда я вышла из ванной, папы уже не было.
Но он оставил для меня пакет.
Книги, блокноты.
Всё куплено у Карри.
Можно сказать, отец отличается наблюдательностью — этот факт до сих пор ускользал от меня.
В деревенском доме пахло сыростью, однако я была счастлива.
Мама развела огонь.
Мы много и долго гуляли. Изидор перепрыгивал через гнилые поваленные стволы, вынюхивал что-то в папоротниках своим чёрным носом, выискивал следы кабанов — отпечатки от их рыл отчётливо виднелись на земле. Он даже откопал кусок пня и теперь таскал его с собой повсюду, как любимую игрушку.
Птиц было море, все они рассказывали истории о червях и ястребах, щебеча дни напролёт и наполняя своим пением небо.
Днём я читала, повторяла уроки, записывала, потела и даже отправила письмо бабушке.
Начала книгу Анастасии Вердегрис.
Довольно суровая. Сбивает с толку.
В общих чертах история достаточно далека от цветочно-плюшево-светящейся атмосферы с бантиками и рюшечками. Мне нравится смелая героиня, которая живёт в оригинальном, сложном и несправедливом мире (наконец-то! Никаких тебе лошадей и якобы средневековых рыцарей!). Короче, эта зрелая история лишила меня дара речи и не оставила места стереотипам (вроде злая старуха = злая старуха). Даже смешно: неужели за эти несколько месяцев я так и не поняла, что жизнь гораздо сложнее, чем кажется?
Однажды вечером, пока мы поглощали блины, сидя у искрящегося огня, мама отпустила уморительную реплику:
— Я рада, что повидалась с твоим отцом. Заживать будет долго, но процесс пошёл.
Несмотря на медицинские сравнения, всё было ясно.
Мама поднялась со дна.
Ещё один удар по картине «Женщина на кухне» — так я обозвала свое воспоминание о ее попытке суицида. Так легче дистанцироваться.
Мама привезла с собой целые вёдра клея, два чемодана, в которых позвякивало что-то вроде посуды, и всё это барахло отправилось в третью комнату. Однажды, пока мама была в туалете, я поднялась на второй этаж и приоткрыла дверь.
В чемодане лежала кафельная плитка, а на столе — клеёнка с… начатой мозаикой.
В форме мандалы.
Я бесшумно закрыла дверь.
В больнице мама брала уроки мозаики.
Может, Виктор и прав: она хватается за что-то, пытается успокоиться как может. Я стараюсь не паниковать.
От Элоизы приходят эсэмэски с вопросами по философии или об исторических датах. Видимо, она и вправду занимается. Я отвечаю на сообщения точно и основательно. О пижамной вечеринке и том, что было «до», мы не разговариваем. Хотя я часто об этом думаю.
Мамины слова не забываются: то, что она пережила, травмировало её и перевернуло всю жизнь с ног на голову. Первая ласточка: Элоиза решила взяться за ум, и это отлично. Но я пообещала себе не расслабляться. Что-то подсказывает — скоро ей понадобится моя помощь.
Шесть дней лесной идиллии прошли слишком быстро.
Хотелось бы мне и дальше слушать птиц, которые начинают петь с пяти утра, под ажурным от шуршащей листвы на деревьях небом перечитывать конспекты в шезлонге, завернувшись в три пледа, пропахших костром. Мне даже плевать, что Изидор пускает слюни на мои записи, отчего расплываются чернила. Лишь ветер в молодых кронах и медленный танец ветвей вокруг.
Изидор попытался протащить с собой в машину пахнувший грибами кусок пня, который уже начал крошиться. Я забрала у него деревяшку и бросила в папоротник, однако пёс тут же помчался за ней и приволок обратно, виляя хвостом. Пришлось пустить его в машину с куском пня.
Когда мы вернулись в Париж, я почувствовала, что отдохнула. Обилие зелени успокаивало, а в воздухе всё ещё чувствовался запах сырой земли.
Во вторник вечером второй недели каникул я получила сообщение от Джамаля:
«Тео переезжает в Нью-Йорк в следующем году… Я опустошён, как Новый Орлеан после урагана „Катрина"».
«Выдвигаю тебя на звание королевы драмы в этом году против Элоизы, и, похоже, ты его выиграешь. Теперь у тебя есть крутая отговорка, чтобы сваливать в Нью-Йорк на каждые каникулы, не понимаю, что в этом печального».
«Do you believe so?»
«Ну вот видишь, ты уже и языком владеешь. Конечно, я believe so. Швейцария или Штаты — разницы никакой, ну кроме психологической составляющей. Но эй! Кто у нас тут специалист из династии мудрецов садху по части давить материю и успокаивать разум?»
«Я-я-я-я-я!»
Затем последовал поток сердечек, смеха до слёз и аплодирующих ладоней.
Пальцы сами выдали мою подавленность, напечатав:
«А как там Виктор? Есть новости?»
«Да. Он возвращается из Лондона в пятницу. Ходил в музей Гарри Поттера».
«Везунчик».
«Но я понял намёк; боюсь тебя расстроить, он до сих пор с Адель. Очень печально брать на себя роль гонца с плохими новостями».
Я отправила ему средний палец — моя новая фишка, спасибо бабуле Зазу.
«А вообще, Дебо, у тебя ведь день рождения седьмого мая?»
«Да:)»
«Отпразднуем в субботу у меня? Вечеринка с „трупами" и пиццей? Сможешь оставить маму на время?»
«Скоро узнаем!»
Когда я проснулась в среду утром, мама уже ушла.
И я решила позволить себе честно заслуженный перерыв и провела весь день за просмотром сериалов, начав «Доводы рассудка» Джейн Остин — книгу, которую подарил мне отец.
Я словно бродила по пустошам в поисках малейшего намека. Любит ли по-прежнему капитан Уэнтуорт Анну? Ожидание просто невыносимо. И почему вдруг он так похож на Виктора? Он же вообще рыжий!
Мамы не было долго — так долго, что я начала волноваться и отправила ей несколько сообщений, но она никогда не отвечает на телефон.
Понемногу потолок посерел.
Я отложила книгу и отправилась в гостиную.
Послушала песни Барбары.
У меня муки любви.
Блин, ну почему всё так сложно в жизни?
Вдруг я страшно затосковала по папе.
И по Джамалю.
И по Виктору.
Так я лежала на кровати, наблюдая, как растёт и поглощает меня целиком дыра в груди.
В квартире звенела тишина. Изидор сидел в моей комнате.
Хотелось, чтобы позвонил Виктор. Или пришёл, прижал меня к себе на этой огромной кровати. Обнял.