и женщинами.
Когда Алексея обвинили в получении взятки и завели уголовное дело, Олег был, пожалуй, единственным, кто в это не поверил. И единственным, кто открыто об этом заявил.
После того ужасного дня, когда Алексей выстрелил себе в голову в служебном кабинете, Олег несколько раз приезжал ко мне, предлагал помощь. И только ему я рассказала о своем решении отомстить, когда нашла в банковской ячейке папку с документами, подтверждающими коррупционную деятельность мэра и его заместителей.
Собственно, именно эта папка явилась причиной возбуждения дела против Алексея, он собирал это досье несколько лет, подкреплял каждый свой вывод фактами.
Боясь огласки, мэр решил скомпрометировать его и таким образом заставить отдать бумаги. Но не рассчитал. Алексей предпочел смерть позору, а документы достались мне, хотя в предсмертном письме Алексей очень просил не заглядывать в папку, а просто сжечь ее вместе с содержимым. Но я была журналистом, которому свойственно совать нос всюду, и особенно туда, куда просили этого не делать.
Как бы я ни была раздавлена горем в тот момент, но сразу смекнула, что держу в руках бомбу с часовым механизмом и только от меня зависит, на какое время выставить таймер. Олег был единственным, кому я могла довериться тогда, как, собственно, и сейчас.
Выбирая сегодня первую жертву, я не колебалась ни секунды.
Начальник отдела по борьбе с наркотиками. Это он стал героем одной из моих книг, а теперь пора бы и ответить за то, что дал липовые показания против Алексея. Двойная карма.
Пальцы забегали по клавиатуре, мне даже не приходилось особенно подбирать слова – просто оформить в виде статьи то, о чем я уже рассказала в книге, придать этому «газетный» вид и подкрепить фактами, которых в папке с его именем хватало.
За пару часов я набросала черновой вариант статьи, которую останется только как следует отредактировать – и можно отправлять в любое издание.
Меня мучил еще один вопрос, ответ на который я так пока и не могла дать.
Как подписать то, что я собираюсь выдать «в эфир»? Своим именем?
Я не боялась его использовать, все равно те, о ком пойдет речь, догадаются, кто автор. Но логичнее будет все-таки использовать тот псевдоним, которым я подписала статьи, вышедшие три года назад – тогда это будет выглядеть спланированным расследованием, затрагивающим разные структуры власти в нашем городе.
Да, пожалуй, этот вариант лучше, надо еще с Олегом посоветоваться, вдруг он что-то толковое подскажет.
Он вернулся поздно, я успела приготовить ужин, еще раз прочесть черновик, сделав первую поверхностную правку, сварить себе кофе и заварить свежий чай, написать длинное сообщение Насте.
Ключ повернулся в замке в тот момент, когда я укутывала полотенцем вешалицу в кастрюльке, чтобы не остыла.
– Чем это у нас пахнет? – громко спросил Олег из прихожей.
– Ужином. Ты же велел приготовить.
– Не думал, что ты окажешься такой исполнительной, – фыркнул он, проходя в ванную. – Накрывай тогда, я голодный – ужас.
Три года я не накрывала стол к ужину на двоих. Три года, даже немного больше уже – с того самого дня, когда мне позвонили и сообщили о гибели Алексея. В моей жизни не осталось места ни для кого, да и как? Кто мог бы заменить мне его, кто мог бы заклеить ту дыру, что образовалась у меня внутри?
Я так и жила с этим ощущением невосполнимой потери, не давая никому шанса приблизиться ко мне. Мне кажется, я даже разучилась разговаривать с мужчинами, воспринимать всерьез их слова, реагировать на шутки. И сейчас, накрывая стол для Олега, я не думала ни о чем, кроме своих статей.
– Ты нашел номер, который я просила? – спросила я, едва Олег вошел в кухню.
– Ты всегда грузишь мужика перед тем, как накормить?
– А ты принципиально садишься за стол в форме?
– Понял. – Олег развернулся и ушел в спальню, откуда вернулся через пару минут в спортивном костюме. – Так годится? Извини, смокинг не выглажен.
– Ничего, переживу. Садись.
Олег с удивлением разглядывал тарелку, на которой лежала отбивная с начинкой.
– Это что?
– Попробуй, – предложила я. – Национальная кухня.
Самарин отрезал кусочек, сунул в рот и зажмурился:
– Стаська… да ты кулинар…
Я скромно опустила глаза. Готовить я не особенно любила, но если бралась за что-то, то доводила до совершенства – ну, или старалась приблизиться.
– Очень вкусно, – сметая отбивную в момент, пробормотал Олег. – А еще есть?
– Разумеется.
Самарин умял еще три, вздохнул и, отодвинувшись от стола, потянулся за пепельницей:
– Господи… сто лет так не наедался дома… забыл, каково это, когда дверь открываешь, а в прихожей пахнет домашней едой. Я, кстати, сигарет тебе купил.
– Спасибо. Чай или кофе?
– Чай, наверное… Не знаю, соображалка отказала от удовольствия, – улыбнулся Олег, покуривая. – Ты меня удивила, Стаська.
– Считал, что я ни на что не годна? Вершинин сам любил готовить, меня не подпускал.
– А это тут при чем? Думаешь, мы обсуждали это с Лехой? Мне всегда казалось, что ты не от мира сего, вся такая в работе, в своих расследованиях – не до кухни тебе. А ты, оказывается, ого-го.
– Ну, я рада, что тебе все понравилось, однако привыкать не советую – кухню не люблю, тут ты прав, – ставя перед ним чашку чая, сказала я. – Ты мне про контакты главреда так и не сказал.
– Да все я достал, не волнуйся. Скажи лучше, что у тебя на уме вообще.
– Я начала писать. И первая статья начерно готова.
– И с кого ты решила начать?
– С Комаровского.
– Лихо, – оценил Олег. – Ему не понравится.
– А кто обещал, что будет приятно? Его не под дулом пистолета заставляли катать те показания на Алексея. И не ему, по уши замазанному, было говорить о взятках. Он вообще наркотой конфискованной барыжил, сидел бы молча. А не захотел – ну, извини.
– Ух, как ты разозлилась-то… из ноздрей разве что пар не идет, – хохотнул Олег. – Хана Комаровскому.
– Не смешно, Олег.
– А похоже, что я веселюсь? Честно, Стаська, мне совестно, что я, мужик, не нашел в себе мужества свести счеты хоть с кем-то из этих упырей, а ты, женщина, прешь, как танк, и под гусеницами корчатся все, кто был причастен. И если я могу хоть как-то тебе помочь…
– Можешь. Просто помоги мне дожить до финала.
– Ну, за это не переживай, – серьезно сказал Самарин, которому и в голову не приходило, видимо, что мои слова могут быть не серьезными. – Искать тебя в моей квартире никто не станет. Да и не