«Послышится тявканье песье…»
Послышится тявканье песье,И вечер с грехом пополамДоносит, как пахнут колосья,И мысли уносит к полям.
Вполдремы мерещится дрема,Вполсвета сквозит окоем,А я приобщен окоемаИ в самом забвенье моем.
И в лень погрузясь без остатка,Я знаю в такие часы,Что все мирозданье – площадка,Где вечером тявкают псы.
«Не буду больше сонмом упований…»
Не буду больше сонмом упований,Не буду тем, чем не был я вовек…Волна с волной – ничто их не слиянней,И мир течет подобно водам рек.
Стрела трясется – ведь уже в колчанеМгновенный трепет будущность предрек.Когда ярится буря в океане,На ней печать грядущих мирных нег.
Мы таковы, какими только станем.И потому в моей душевной стужеЯ собственным пребуду подражаньем.
Ответов нет, и моего здесь нет.С чужой луны сюда струится вчужеВсе растворивший бесполезный свет.
«Проплыли тучи: снова я один…»
Проплыли тучи: снова я один.Мерцает чернота густая.Проглянул месяц из немых глубин,Лучами чистыми блистая.
Ночной простор повис, как тяжкий груз,И погружается в истому.Мой новый день – каких достанет уз,Чтоб привязать его к былому?
«Я отрекусь. На горном гребне…»
Я отрекусь. На горном гребнеУтес виднеется один —И кажется еще волшебнейТому, кто смотрит из низин.И кажется, с единой цельюЕго создало естество:Чтоб мы узнали – из ущелья —И не достигнули его.
Утес доступен для того,Кто в восхожденье вложит душу,А я – опустошен душой,И нем, и клятвы не нарушу.Я отрекаюсь. Я чужой.
«Луна бледнеет и тусклеет…»
Луна бледнеет и тусклеет,Но не исчезнет даже днем:Ничто на свете не истлеет,Хотя бы в разуме моем;
А ты, по самой по границеМое минуя существо,Поймешь ли, сердце, – чувство длится,Когда в тебе уже мертво?
«Тебя завижу – и отыду…»
Тебя завижу – и отыдуВ те вековечные края,Где я любил СемирамидуИ был избранник бытия.
Ее любил – но без границы,Вне расстояний и времен;И в ту любовь, что только снится,Я до сих пор еще влюблен.
И сознаю, тебя завидя,Что мой когдатошний двойник —Он опоздал к Семирамиде,Предназначенья не постиг.
И прежний голос из ночей,Из всех потерянных столетийЗвучит, единственный на свете!Когда-то мой, теперь – ничей!
«Уже предвестие рассвета…»
Уже предвестие рассветаПроглянуло из темноты.Среди теней мелькнула где-тоИная тень, зари примета,Но тени темны и пусты.
Они пустые, но другие,Чем та полуночная муть;И призывает ностальгияНе прошлое – лучи дневные,Каким и следует блеснуть.
«В ночи рождаются зачатки…»
В ночи рождаются зачаткиТого, что сделается днем:Лишь проблеск немощный и краткий,Одни лишь темные догадкиВ холодном воздухе ночном.
И только где-то, только где-тоРазнятся от ночных темнот;И в том – тоскливая примета,Но не утраты, а рассвета,Который все-таки придет.
«И в чувстве боль, и в помысле – разруха…»
И в чувстве боль, и в помысле – разруха.И каждый час тебе чужой:Он прозвенит, и снова глухоНад втуне плачущей душой.
Кому служить? Кому повелевать ей?Набросок зимнего лучаУлегся утром у моей кровати,Невнятно что-то бормоча.
То голоски мертворожденной рани:Они, шурша и тормоша,Внушают сонмы глупых упований,Которым вверится душа.
«Сколько муки и разлада…»
Сколько муки и разладаПозади и впереди!Ничему душа не рада,Бесполезным сгустком хладаСущая в моей груди!
И тоска – повсюду та же!До конца – самоотчет!Корабли без экипажей,Нищий путник без поклажи —Ничего их не спасет.
Все в тревоге и в тревоге,А душа вершит вдалиТруд бессмысленный, убогий:Умер путник на дорогеИ пропали корабли.
Наставления
Усилья тщетны, тщетны все усилья.И ветер, что играет легкой пылью,Рисует жизнь в кружении широком.И дар, и подвиг – все дается Роком.
Превыше существующая силаВсемирный скит собою населила,Дала начало безысходной яви,И замолчала – и сродни отраве.
Не преданный ни доброте, ни злобе,Но равнодушно отвергая обеИ равнодушно слушая молебны,Владычит Рок ни добрый, ни враждебный.
Порой бываем веселы – и что же?Смеемся, наши лица искорежа.Порою плачем – и закаплет влага.Но Рок чудится злобы или блага.
Обходит Солнце все двенадцать знаков,А наш удел навеки одинаков,И где душа сама себе помнится,Саму себя обступит, как темница.
Самим себе приснившиеся сами,Мы выдумали Солнце с небесами,А Солнце в небесах давно остыло,Где вымерли – как не жили – светила.
Антисимвол
Последний луч на пристань лег,Сгущая сумрак над волнами.Шум корабля уже далек,Осталась темень между нами.
И расставаньем воздух сперт,Уму отказано в просторе,Чтоб сам он превратился в портИ чтоб на просьбу об опоре
Всемирной пристанью блеснул,Где каждый – вечности ровесник,А хвойный и прибойный гул —Уже ненужный провозвестник,
И чтоб, запруды проломив,В безбрежной памяти звучалоВоспоминание про мифОсиротелого причала.
«Музыка. Нищая нота…»
Музыка. Нищая нотаС моей дремотой в ладу,И мне проясняется что-то,Чего никогда не найду.
Бездомные звуки… Ну что ж…Как будто жизнь – баловала.Ты дремлешь, зато и поймешь,На кромке какого провала…
«Мне тоскливо и тоскливо…»
Мне тоскливо и тоскливо…Завтра будет жизнь легка…Настроений переливы —Как всегда из пустяка.
Это солнце, эти тучиМогут все переменить…Все неверно, все зыбуче,Быстро рвется мысли нить…
Это – правда на минуту,Между миром и тоской…Серый вечер. В сердце смута.Завтра – солнце и покой.
«Еще горит закат дневной…»
Еще горит закат дневной…Мое грядущее – сокрыто.Душа… ей пусто быть одной…Лазурный лучик ледянойУперся в мостовые плиты.Лазурный лучик и туманный,Угаснувшей поры дневнойПривет прощальный, безымянный…Он весь во мне, он здесь со мной:То луч последний, ледяной.
«То музыка простая…»
То музыка простая,А может, колдовство…И я перерастаюВ иное существо,
То существо, в которомУмиротвореныСморенные раздоромС действительностью сны,
Которому знакомаТа песня с давних лет(И нет у сердца дома,И в сердце дома нет).
Когда же эти звукиБегут из забытья,Душа не помнит муки,Души не помню я.
То музыка простая…Бездумно подпою,Заплачу, и растаю —И быть перестаю.
«На небе все сущие зимы…»
На небе все сущие зимыЗатмили всю летнюю явь…Так в пламень сойди негасимыйИ сердце в покое оставь!
Ты разуму – тысяча казней,Ты чувства мятешь вдалеке.Твой образ еще неотвязней,Чем ветер в пустом кошельке.
К ответной любви не принужу,И грезы своей не уйму;И горе горюется в стужу,Но будет предел и ему.
Все просто… Метаюсь ревниво…Но ревность не я изобрел.В любви к тебе столько надрыва,Который и зол, и не зол…
Потеха? Конечно. Но мне ведьОн ясен и меньше суров,Когда изливается в девятьИ восемь певучих слогов.
«В переулке уже замолчали…»
В переулке уже замолчали.Надвигается ночь.Я не знаю, зачем я в печалиИ зовется ли это печаль.
Может, эту влюбленную паруЯ пойму, никого не любя?А вдали голоса и гитара,Растерявшие сами себя…
И такая безмерная дремаНаполняет чужую игру,И душа, как подобье фантома,Навесомо парит на ветру.
«Я болен жизнью. И из глуби горя…»
Я болен жизнью. И из глуби горяПорою мысль является вовне,Как будто сердце в вековом затворе,Моей душе своим биеньем вторя,Способно думать, с мозгом наравне.
Слагаюсь я из горечи притворной.Идею непостижную люблю.Одет я словно сказочный придворный,Великолепный и всегда покорныйИзмышленному кем-то королю.
Все только сон – и я, и кто мне дорог.Из слабых рук вся разронялась кладь.Я только жду, и наплывает морок.Я нищий у отчаянья задворок,Что так и не решился постучать.
«Я так хочу расслушать немоту…»