Читать интересную книгу Связанный гнев - Павел Александрович Северный

ты покинул Петрово творение?

– Вынудили обстоятельства. Было мне тогда двадцать четыре года, – доктор начал подпевать мелодии, а перестав петь, добавил: – И обстоятельства тогда казались такими серьезными. – И снова под его пальцами звенели струны гитары, а комната наполнялась стремительной, тревожной, восточной музыкой.

За окнами не на шутку без устали которые сутки бушевал уральский буран. Ветер спутывал снег и стужу. Беспощадная стихия, одичав, все упрятала в непроглядном тумане взбаламученных снегов. Сугробы косматились конскими гривами. Не стало на уральской земле древнего Златоуста, стерлись сторожившие его горные хребты. Все исчезло, только свирепый ветер гнусавит на все голоса, и чаще всего слышится в его подвывании блеяние стада перепуганных овец. Наскоками вихрей ветер мечется из стороны в сторону. Завивает столбики поземок, оскребая сугробы на городских улицах, стелет снежные половики к берегу реки Ай. Скатываются они с береговых откосов, наметами принижая их высоту. В роще новосильцевской усадьбы, в снежном дыму, со скрипами раскачиваются дряхлые березы, мотают ветвями, будто отмахиваются от студеной непогоды.

Доктор Пургин, всегда желанный гость в доме, появился сегодня после полудня в самый разгар буранной бесноватости. Завернул по пути, возвращаясь домой с операции в Сыростани. На Урале Дмитрий Павлович человек известный. Ходит о нем громкая молва, величают его по-всякому: то «легким на руку хирургом», то «лапотным доктором», то «чудаком-барином». Об его житейских причудах можно услышать массу правдивых и придуманных рассказов, особенно на приисках, и во всех говорится о нем, как о непонятном и через силу хорошем человеке.

Для Новосильцева доктор – друг. Сдружила его с хозяином музыка. Пургин неплохо играл на пианино, но лучше на гитаре.

Двадцать лет живет он на Южном Урале, а уральцам все равно непонятна его барская блажь бродяжить в летнюю пору в лаптях, в обличии старателя, по приискам, оказывая помощь больным. Заботится доктор о людях, возвращает им здоровье, а всем на промыслах чудной кажется его жизнь среди их трудовой каторги на золотоносных песках. Зимой Пургин живет в разных горных заводах. Эту зиму коротает в Златоусте. Здесь у него много друзей и просто приятных людей. Работает в больнице. Редкий день для него обходится без операции. Больные приезжают за помощью из разных мест. Но наступит весна, солнце превратит мертвые сугробы в журчащие ручейки, в потоке вешней воды и Пургин расстанется с уютом зимней жизни. В гуще трудовой приисковой суматохи бродит по разным тропам, выискивает места, где нужна его помощь. И нередко в отсветах случайного костра можно увидеть его, курящего цигарку из душистой махорки. И так до первых золотых метелей осени. Из года в год.

Перестав играть, Пургин повесил гитару на ковер рядом с боевой шашкой хозяина с эфесом, обвитым красной лентой анненского темляка. Подошел к окну, послушал вой ветра.

– Здорово свирепствует. Вовремя до тебя добрался, а то бы вспоминал всех святых.

– Пусть перетрясет сугробы. От заводской копоти загрязнились. Ты, надеюсь, у меня ночуешь? Лошадей твоих сразу отправили на заводскую конюшню.

– Не возражаю.

– Не помогло бы. Своих лошадей не дам, а пешком сам откажешься, любезный Митрий Палыч. Слушал сейчас «Половецкие пляски» и окончательно убедился, что Бородин чертовски талантлив. Какая у него проникновенность в музыкальное соединение восточного и русского колорита… Так, может быть, все же расскажешь, как расстался с Петербургом?

– Рассказать про свои серьезные обстоятельства?

– Именно. Вспомни! Осенью обещал рассказать, как стал уральцем.

– Скажу! В жизни у меня две дороги. Одна длиной двадцать четыре года, а по второй шагаю двадцать первый год. Первая была на берегах Невы, а вторая тянется среди гор и лесов Урала. В Петербурге мое прошлое. Барский сынок. Гимназист. Студент-белоподкладочник. Начало карьеры подающего надежды хирурга. С первой дороги свернуть пришлось круто после операции с роковым исходом. Пациент умер на операционном столе. Угрызения совести заставили покинуть родной город и, очертя голову, бежать на неведомый Каменный пояс с твердым намерением забыть о профессии доктора и никогда не брать в руки скальпель. Но… – Пургин, задержавшись у окна, замолчал. Потом направился к роялю, облокотившись на него, продолжал: – Но то, от чего бежал – догнало меня. Встретился с долгом врача внезапно на глухом руднике. Сделал операцию на грудной клетке на грязном столе при свете керосиновых ламп, в рабочей казарме. Взялся за операцию, когда местный врач отказался, обрекая тяжелораненого на смерть. Пациент выжил и здравствует доныне. Аминь! На этом можно и закончить о серьезных обстоятельствах доктора Пургина. Но все же продолжу. Тебе тоже не совсем понятна моя бродяжная блажь. В самом деле, зачем летом мотаться по приискам, когда можно работать в больнице, наконец, иметь частную практику?

Так слушай. Та операция вселила в меня уверенность. Я снова поверил в себя, в свои руки, знания, забыл свое слабоволие. Снова стал хирургом, связав свою жизнь с летним бытом трудового люда, среди которого нашел потерянное «я».

Слушая доктора, Новосильцев видел, как менялось выражение его нервного лица. Мысленная встреча с прожитым его взволновала, но в то же время ему хотелось продолжать разговор о пережитом.

– За годы настоящей жизни мне удалось узнать, что на промыслах в рабочем быту счастье и горе вечно спорят о власти над людским разумом. Этот спор всегда смывается кровью. И не только по вине людей. Выливает из них кровь и природа, калеча бесшабашных смельчаков, рискующих вступать с ней в единоборство. И вот эту кровь уже двадцать лет стараюсь сохранять в людях всеми возможными средствами медицины. Как видишь, в прошлом за смерть пациента злопыхатели обвинили меня в чрезмерной смелости неопытного хирурга. В настоящем моя смелость и решительность на каждом шагу помогает мне делать сложнейшие операции в самых примитивнейших условиях, и никто из моих пациентов не ложится на стол под образа. Почему же здесь мне сопутствует удача? Оттого, что люди мне доверяют, а это доверие, не сковывая меня, дает мне силу уверенности. И знаю, что теперь даже случайная неудача не отнимет от меня титула «лапотного доктора», не лишит авторитета.

Отойдя от рояля, Пургин достал портсигар и закурил папиросу. Остановившись около камина, спросил:

– Почему не топится?

– Вчера попробовали. Напустили дыма.

– Понятно. Теперь скажу, почему мне будет трудно расстаться с Уралом. Прошедшим летом в дождливый вечер в избе старателя Наума Косача мне довелось встретиться с девушкой – Ниной Петровной. Короче, я полюбил ее. В ответном чувстве удивительной девушки обрел награду за все пережитое в долгом одиночестве. Нина Петровна вошла в мою жизнь стареющего бобыля, заставила меня понять, что наша встреча и есть мой первый подарок судьбы, полученный в глухом таганайском лесу