Читать интересную книгу Связанный гнев - Павел Александрович Северный

у нее сейчас семейного покоя. Впрочем, мне ли судить об этом?

– В этом и кроется, Софья Тимофеевна, душевная сила Надюши, ее индивидуальность русской женщины. Отказавшись от всего личного, что нужно женщине для счастья, она, оставаясь женщиной, несет душевное вдохновение и разум идее любимого революционера, мужа и друга. Она непоколебимо верит, что революционный замысел Ленина принесет русскому народу подлинное освобождение от всего, что взвалило на его трудовые плечи многовековое иго царизма. А мы с вами боимся революции только потому, что лишат нас личного благополучия.

– Только ли мы боимся ее? Ведь не только Софье Сучковой она страшна. Я видела, как напугана сановная столица. У всех на устах Столыпин. Все верят, что он положит конец революционному подполью. А если нет? В конце концов, я от крестьянского корня.

– Для рабочего класса вы – капиталистка. Довольно об этом! Мне кажется, Надюше очень тяжело.

– Я предлагала ей послать деньги, но она отказалась наотрез.

– В этом вопросе она очень щепетильна.

– Однако уже поздно, разрешите откланяться?

– Думаете, отпущу от себя в ночное время?

– У меня здесь живет подруга детства.

– Никуда вас не отпущу. Так благодарна вам, что всколыхнули гладь моей тихой жизни.

– Надежда Константиновна просила написать ей.

– Просила написать? Но я разочарую ее, сообщив о своей настоящей жизни. Впрочем, что и говорю. Выйдя замуж, став матерью, не стала мещанкой. Надюша поймет меня и простит мое малодушие. Ведь это ей посчастливилось стать женой необыкновенного революционера…

Надежда Степановна достала из ящичка секретера пачку фотографий, нашла нужную, спросила Софью:

– Хотите взглянуть?

– С удовольствием.

Надежда Степановна передала Софье фотографию:

– Найдите на ней Надюшу.

– Вот! Это вы. Кто седьмая дама?

– Народоволка Четвергова. Светлый ум, несмотря на возраст, а какая в ней бездна душевного тепла! Да, все это было в моей жизни семь лет назад.

В гостиную вошла молодая женщина. Увидев ее, Надежда Степановна спросила:

– Няня?

– Прошу, барыня, глянуть, как скроила баричу ночные рубашки.

– Сейчас приду! Извините меня, Софья Тимофеевна, я на минутку покину вас!

Оставшись одна, Софья рассматривала фотографию, где Надежда Константиновна Крупская показалась ей совсем такой, какой видела ее в Петербурге.

Где-то в доме стенные часы мелодично прозвонили десять ударов. А в какой-то щели комнаты временами поскрипывал сверчок…

5

Лука Никодимович Пестов, новый главный доверенный Софьи Сучковой, появился в доме ранним утром. Пришел он с черного крыльца в кухню. Горбатый старичок не торопясь снял шапку и овчинный полушубок. На нем опрятный пиджак поверх белой холщовой рубахи, плисовые шаровары, вправленные в подшитые валенки. Расчесав частым гребешком все еще густые седые волосы, он оторвал от бороды и усов намерзший ледок. Заметив на валенках снег, постукал ногами о порог и, ласково улыбаясь, сказал кухарке, хлопотавшей возле квашенки:

– Самоварчик оживи, Михайловна! По морозцу прогулялся, а посему охота густого чайку испить. Кажись, будто не рада мне?

– Господь с вами! Скажете такое. Ноне вы кто? Главный доверенный, второе лицо после хозяйки. Вот и не знаю, как обходиться с вами.

– По-старому, Михайловна. Понимай, должность у меня новая, а обличием все тот же, каким четверть века знаешь.

– Да все тридцать годков, Лука Никодимович. – Михайловна разбудила спавшую на лавке девушку, покрытую с головой тяжелым тулупом. Высунув из-под него голову, девушка громко зевнула, но, увидев чужого человека, быстро встала, поняв жест кухарки, показавшей на стоявший на столе самовар, отнесла его к печке и стала наливать воду.

Лука сел на лавку около стола. В переднем углу перед иконой Симеона Верхотурского весело горела лампадка.

В прошедшем году, после Николы Зимнего, Лука начал жить седьмой десяток. На здоровье все еще не жаловался, хотя при ходьбе по холоду покашливал. Родом он из Сатки, только от его корня живых никого не осталось. Возле золота Лука с парнишечьих лет, из-за горба прожил бобылем, хотя он его и не очень безобразил. Самому же Луке всегда казалось, что ни одна девушка не пойдет с ним под венец. Жил всегда безбедно, а на пятом десятке сошлась тропа его жизни с тропой Тимофея Сучкова и стал он другом и советчиком богатого хозяина. Потом вскорости Тимофей Сучков умер, а он так и остался на его промыслах старателем, заступаясь за обиженных работных людей, снискав этим доверие и преданность. Но заботами об обиженных Лука нажил ненависть приисковых смотрителей, доверенных и самой Олимпиады Модестовны. Устав от их разных притеснений, ушел с промыслов, но после нескольких лет, проведенных возле завода, вновь вернулся к пескам.

Лесным человеком считал себя Лука, но грамоту постиг по-настоящему. Дельно знал законы Российской империи, разбирался в горнозаводских уставах. Начальству это не нравилось. После пятого года приглядывала за ним полиция, но придраться ни к чему не могла. Так жил Лука до дня, когда приехала за ним молодая наследница и объявила своим главным доверенным. Старик оказанную ему честь принял спокойно, виду не показал, что на самом деле она его глубоко взволновала. Лука ждал этого. Верил, что его любимица, наконец, объявится хозяйкой и не забудет о его дружбе с покойным отцом.

Осматривая кухню, Лука сказал Михайловне с ноткой неудовольствия:

– Потолок здорово подкосился. А ты, Михайловна, в памяти моей числишься чистоплюйкой, хворостиной тебя стегани!

Михайловна, взглянув на старика, ожидала встретиться с его суровым взглядом, а увидев на лице неизменную улыбку, ответила:

– Винюсь. За заботами не доглядела, когда к Рождеству белили. Сама знаю, что плохой рукой сробили. Завтра же…

– Не обязательно завтра. Но порядок наведи. В дому у молодой хозяйки житуха другим аллюром пойдет. – Лука с удовольствием наблюдал, как девушка ловко управлялась возле самовара, и спросил ее: – Звать как?

– Санькой, – ответила девушка, не зная, куда деть измазанные углем руки, наконец, торопливо спрятала их под фартуком.

– Александрой, выходит, тебя крестили. Вели звать тебя Сашей. Санька к твоему обличию не подходит. Так вот, Саша, кто у вас старшим кучером? Все, поди, Митрич?

– Обязательно он.

– Вот и сходи к нему. Пусть придет с острыми ножницами.

– Пошла.

– Погоди! Позовешь Митрича, добеги в Мокрый переулок к портному Тугорукову. Скажешь, надобен мне, чтобы мерку снять. Пусть захватит с собой образчик сукна. Скажешь, что шить на меня будет.

– Еще чего?

– Все. Руки помой и ступай за Митричем. Бороду надумал на другой фасон постричь, а лучше Митрича никто этого не изладит.

Девушка, помыв руки, надев валенки, выбежала из кухни.

– Шустрая у тебя помощница.

– Старательная. С полуслова все понимает, – подтвердила Михайловна. – Может, Лука Никодимович, к чаю тебе лепешек испечь.

– Не навеличивай. О моем отчестве вспоминай, когда распекать