Читать интересную книгу Связанный гнев - Павел Александрович Северный

стану, ежели неладное сотворишь. Лукой зови. Не перед всеми в новой должности буду важничать. А лепешек испеки.

* * *

Одеваясь, Олимпиада Модестовна узнала от Ульяны, что в доме появился Лука Пестов. Старуха приказала девушке спешно прибрать постель и позвать Луку, не приминув напомнить ей:

– Вежливо пригласи. Он больше не дед Лука, а доверенный, и для всех нас начальство.

– Калистрат куда денется? – спосила Ульяна.

– Узнаешь. Любопытная до чужих дел. Ступай!

Когда Лука вошел к старой хозяйке, она стояла у комода. Старик кашлянул, старуха обернулась. Прищурившись, оглядела его.

– Заходи смелей, Никодимыч. Рада повидать тебя, – подошла к нему и подала руку. – Здравствуй! Никак у тебя борода короче стала?

– Сейчас Михеич укоротил.

– Ишь, какой мастер, а я про то и не ведала.

– Ты многое про своих людей не знаешь. Но на тебе в том вины нет. Приучила себя о людях с чужих слов судить.

– Так. На любой мой высказ у тебя свой обсказ? Хворостинкой тебя стегани.

– Помнишь мою присказку?

– Про тебя, Лука, все помню. А бороду ты наладил вовсе, как у моего покойного сынка.

– На люди Софушка на седьмом десятке вывела, а для этого пришлось поубавить на себе лесное обличие.

– На многое, Лука, нагляделся, а теперь глядишь, как меня судьба от золота в сторонку отодвинула.

– Не можешь гордость свою переломить? Оно трудно такое в наши годы. Гордость, что заноза под ногтем. Обидно тебе, что лишили тебя хозяйской власти? Но главного звания тебя в доме не лишили. Была бабушкой Софушки, так и осталась ей. И внучкино уважение к твоему званию прежнее.

Желая переменить тему разговора, Олимпиада Модестовна спросила Луку:

– Пошто с черного хода пришел?

– Чаю захотелось. Знаю, чать, что с тобой в такую рань чаю не напьюсь.

– В сторону ушел от ясного ответа?

– С парадного стану ходить, как приобвыкну к новому положению.

– Чего носить станешь? Про валенки да плисовые штаны позабыть придется.

– Собирался поддевкой обходиться, да Софушка определила, что надлежит мне быть в сюртуке и штиблетах. Спорить не стал, но выговорил, что под сюртук стану надевать холщовую рубаху. В манишке задохнуться боюсь, а охота пожить в звании доверенного, хворостиной тебя стегани.

– С Софьей не больно поспоришь. Лихая девка на мысль.

– Лишь бы на руку, Олимпиада Модестовна.

– Лука, обиду на меня носишь в душе?

– Чем обидела?

– Ладно, не юли. При моем царствовании не в начальниках ходил. Виновата перед тобой.

– Коли чуешь вину, в церкви свечку перед Лукой-угодником засвети. Мне не кайся. Нет у меня власти грехи отпускать.

– Ко времени про Божий храм вспомнил. В новом звании придется тебе к обедне ходить. На виду у людей будешь. Время ноне ходкое. Люди глядят, как чтишь Господа.

– Люди ништо. Жандармы страшнее. Они глядят, с каким выражением имя государя с государыней поминаешь. Чуть неласково скажешь, сразу тебе по скуле кулаком, по столыпинскому наказу. Ходить в церковь стану, потому не пойду – попики сами заявятся. Потому теперь не Лука-горбун, а господин Пестов. А у кого при помысле о сучковских капиталах слюни не текут? В безбожники не обряжай, потому без креста в лесу с нечистой силой не совладать.

– Ты кержак?

– При надобности двумя и тремя перстами крещусь.

– Просьба к тебе. Станешь делом править, за былые промашки Калистрата Зайцева не забижай. Помятуй, что и он в почетных годах.

– Вины на нем не углядываю. Вы его запрягли в свою телегу. Любой конь в хомуте везет в ту сторону, куда вожжа тянет. Ты хозяйствовала, он только тебе цифры в книги записывал, хворостинкой тебя стегани. Наказывать буду только отпетых воров, особливо Дымкина.

– Не тронь его, Никодимыч. Глубокие у него корешки. Со всяким начальством ходит. Скажет, как в старину, «слово и дело», и звенят железа на неугодных ему людях. Вспомни, как прошлым летом хозяйничали казачки на приисках да рудниках. Чем Дымкин меня на поводу вел? Страхом. К тебе полиция по чьему наущению в сундучки лазила?

– Страсти какие! Дымкин, матушка, в моем понятии – гнида, тобой вскормленная. С начальством в ладу? Понятно и это. Сучковскими деньгами взятки давал. Поглядишь, как теперь станут его привечать, когда не станет ублажать дружков со всякими кокардами.

– Мое дело упредить. Рисковый ты. Неохота мне на тебя в арестантской одежде глядеть.

– Мудрость людская сказывает: «От сумы и от тюрьмы не зарекайся». Поживу – погляжу, хворостинкой тебя стегани.

– Позвала тебя…

– Догадался.

– Стало быть, ты Софье отписывал в столицу?

– Я, по ее просьбе. Слово с меня взяла сообщать обо всех беззаконностях возле ее денег.

– А я-то который день голову ломаю.

– Врешь! Сразу догадалась, потому в головушке у тебя царек водится.

– Тогда и на сей вопрос ответь.

– Спрашивай!

– Обо всем Софье писал про мою жизнь?

– Нету! Только о ворах, коим потакала. Чтобы знала наследница, в чьих карманах ее денежки место нашли. А про другое ни-ни. Про твое женское поведение ни одной буковки не вывел. Понимал, кто ты такая. Не гляди, что Лука бобылем состарился. Он на женскую долю со всех сторон нагляделся.

– Значит, не очернил мою вдовью судьбу?

– Не обучен чужую жизнь грязью закидывать. Твоему сыну клятвенное слово дал – оберегать сучковское добро. Вспомяни, как тебе про многое говорил! Ты не мне, а своим шептунам верила. Больно сладко пели про твою вальяжность. Ладно! Разговорился, как подвыпивший псаломщик. Не хотел правду тебе открывать. Сказал, потому за руку со мной поздоровалась.

В хозяйкину спальню вошла Марьяна.

– Чего тебе?

– Софья Тимофеевна приглашает обоих чай откушать.

– Слыхали? Не зовет хозяйка, а приглашает. А слово это означает ее уважение к нам.

Глава VIII

1

У Новосильцева в синей гостиной любимый хозяином полумрак, а от него комната кажется просторней. Свечи горят на столике около статуи Дианы, свет золотит мрамор.

На плечи Вадима накинут бухарский халат и, шагая по комнате, слушает он мастерскую игру на гитаре. Играет доктор Дмитрий Павлович Пургин. Играет «Половецкие пляски» Бородина. Пряди русых волос с проседью, ниспадая, щекочут лоб, и доктору приходится вскидывать голову. Костюм на докторе дорожный: валенки и меховая куртка.

– А ведь я опять получил приглашение из Питера. Зовут в частную клинику, – не прерывая игры, сказал доктор.

– Не удивлен. Не первый и не последний зов из столицы. И до Северной Пальмиры докатилась молва о «лапотном докторе». Поедешь? – спросил Новосильцев.

– Нет. Не смогу расстаться с Уралом.

– А еще петербуржец. Неужели в самом деле не тянет?

– Бывший петербуржец, и меня туда не тянет.

– Хочется мне узнать, почему