что видны были громадные голые пальцы его нечеловеческих ног.
По виду этому необыкновенному гостю можно было дать не более двадцати пяти лет.
Он с невольной снисходительностью посмотрел на стоявших перед ним пигмеев и, с поклоном короля, уронил им величественной октавой:
– Здравствуйте!.. Мне нужно видеть господина антрепренёра! – Эти слова выкатывались из него, как кегельбанные шары, и внушали невольный ужас слушателям. Его плечи были выше их голов. Пигмеи подняли свои головы кверху и спросили его с невольным страхом:
– А зачем вам?..
– А зачем вам антрепренёра? Я антрепренёр!..
– Я-а… – вылетела сотрясавшая весь воздух комнаты октава, – я-a, видите ли, а… желаю поступить к вам в тррагики!
Антрепренёр отступил в ужасе.
– Боже мой, – прошептал он своему товарищу, – мало ещё я видел горя с трагиками! Ещё вон какого изверга нелёгкая посылает…
И затем, поднимая голову кверху, откуда гудел нечеловеческий голос, пропищал:
– А вы служили на сцене?
– Ни-ког-да! – прогудело сверху.
Тогда антрепренёр расшаркался и с обаятельной улыбкой проговорил, наклоняя голову:
– В таком случае я не могу вас принять… Честь имею кланяться.
Но гигант не обратил на его слова никакого внимания.
– Видите ли, – заговорил он, понижая голос и тем ещё больше сотрясая комнату, так что оба жалких человека чувствовали щекотание во всём теле, – я б-бедствую!
Это слово нахлобучилось на слушателей, и они почувствовали себя как бы придавленными.
– Отчего ж вы бедствуете? – робко спросил директор цирка.
– От моего ррост-а!
Медленно гудела басовая лава:
– Нигде не при-ни-мают… Никаких занятий не могу приискать… Во мне слишком мн-ного силы! Это моё несчастие!..
– Да вы бы… при вашей комплекции… физическим трудом-с…
– Прро-бовал!.. Лому много произвожу… И артель оббижается… Исключили…
– А вон у вас какой голосище. Вы бы в хор или же в капеллу-с…
– Подлости много там… А я справедлив… Был в странствующей капелле-е, покарал капеллана!..
Пигмеи трусливо посмотрели на живописную фигуру и потом друг на друга. Выпроводить, очевидно, можно было колосса только мирным путём…
– Знаете ли… вот счастливая мысль… У вас, извините, такая фигура… Не хотите ли заработать? У меня есть знакомый художник. Он с вас напишет эскиз. Вы будете позировать…
Антрепренёр внезапно остановился от грозного взгляда страшного посетителя. Последний тяжко шагнул назад и, трагически ударив себя в исполинскую грудь кулачищем, с чувством произнёс в такую низкую ноту, от которой у слушателей поползли мурашки по коже:
– Б-бедн-ооД
И ещё в более низкую ноту:
– Но ч-честно-о7.
– Чем же я могу помочь вам? – слезливо спросил антрепренёр.
– Нет ли у вас, по крайней мере… сса-по-гов?
Антрепренёр посмотрел на полуаршинные ступни и отвечал с жалкой миной:
– На вашу ногу нет!
– В таком случае дайте мне два рубля, – звякнуло сверху и затем, после паузы, покатилось вниз как в бездну:
– За-имо-о-бра-зно!..
Антрепренёр засуетился, доставая деньги, и положил два рубля в лопатообразную лапу бедствующего несчастливца.
Тот величественно опустил их в карман и, покровительственно прогудев: «Благодарю», тяжко повернулся к двери.
Вдруг директору цирка пришла в голову мысль.
– Постойте, постойте! – закричал он, побежав за великаном.
Тот через плечо повернул голову, тряхнул гривой и медленно поворотился к директору.
– Что вам? – прогудел он.
– Садитесь, пожалуйста!
Великан покосился на стул и не сел.
– Я – директор цирка! Не хотите ли побороться с моим атлетом? Приз – сто рублей!
Великан подумал, облегчённо вздохнул, выпустил из груди массу воздуха и пустил как подземная труба:
– Я согла-а-сен!..
Цирк был набит битком. На громадной раскрашенной афише нарисован был фантастический портрет любителя-борца, походивший на сухопутное чудовище.
На афише красными буквами обозначалось: «НЕПОБЕДИМЫЙ АТЛЕТ, БОРОВШИЙСЯ ВО МНОГИХ СТОЛИЦАХ ЕВРОПЫ И ИМЕЮЩИЙ МЕДАЛИ ОТЛИЧИЯ, ВЫЗВАН НА ФРАНЦУЗСКУЮ БОРЬБУ АТЛЕТОМ-ЛЮБИТЕЛЕМ г. Н.».
И затем более мелким шрифтом было напечатано:
«Г-н Н. обладает гигантской силой и имеет росту 2 арш. 15 верш. Победитель получает приз 100 руб».
Эта афиша привлекла наплыв всевозможной публики. В ложах и переднем ряду была даже аристократия, но в особенности преобладало купечество. В публике попадались видные, мощные фигуры, очевидно, тоже люди, обладавшие силой и интересовавшиеся борьбой. Некоторые из них в антракте бесцеремонно перешагивали через барьер на арену и пробовали поднять тяжести, предназначенные для Грабса. Первое отделение цирковых представлений, состоявшее из обычных акробатических номеров и дрессировки лошадей, вызвало только неудовольствие публики. Все с нетерпением ждали борьбы.
Наконец, вышел Грабе. Это был известный атлет, громадного роста и с неестественно развитыми мускулами. Мышцы его рук выдавались какими-то безобразными узлами. Он был загримирован, подрумянен и одет в розовое трико с золотыми блёстками. От его фигуры веяло мощью. Он красивой, лёгкой походкой, как на пружинах, прошёл, грудью вперёд, через арену и стал в героической позе.
Вслед за ним показалась фигура, невольно внушавшая всем ужас и удивление. Г-н Н. был одет в чёрное трико, обнаружившее его ужасное телосложение. Он шёл тяжко, как громовая туча, как движущаяся гора. Когда он встал против Грабса, по другую сторону арены, Грабе, мощный Грабе, показался всем обыкновенной человеческой фигурой.
Умолкла музыка, на арену вышел член жюри в чёрном фраке, с бумагой в руках и громко начал читать правила борьбы.
Исполнив свою обязанность, он удалился. Тогда борцы приблизились друг к другу: Грабе – лёгкой походкой барса, а любитель – походкой каменного гостя. Они подали друг другу руки и обменялись местами.
Затем начали сходиться.
«Любитель» дошёл до середины арены и встал, как монумент. Грабе начал к нему подскакивать со всеми приёмами французской борьбы. Он сгибался, потирал руки, подпрыгивал, ожидая соответствующих телодвижений.
«Любитель» стоял, как каланча.
Наконец, Габсу надоела невежественность противника; он подскочил, согнув мощный стан, близко к монументальной фигуре и хотел схватить её за пояс.
Вдруг «любитель», нагнувшись сверху, ухватил его огромными ручищами поперёк тела… Произошло что-то быстрое, непонятное, неожиданное: пальцы Грабса скользнули по поясу противника, вся фигура атлета поднялась на воздух, и в воздухе мелькнули изящные ноги, обутые в прекрасные ботинки с красивыми застёжками.
Грабе был брошен через голову своего противника и со страшной высоты упал на песок боком, но тотчас же вскочил, как мячик.
На лице его было бешенство и ярость.
А победитель флегматично стоял каланчой, и даже не обернувшись назад, повернул только голову через огромное плечо, да несколько прядей кудрявой рыжей гривы свесилось ему на спокойное лицо.
Зазвенел звонок. Грянул гром аплодисментов, галёрка ревела, стучала, неистовствовала, в общем диком рёве ничего нельзя было разобрать…
Грабе, грозя и жестикулируя, бросился за кулисы, отделённые яркой занавесью. Победитель, не обёртываясь к ревущей толпе, спокойно и тяжко, громадными и медленными шагами удалился за ним.
За