никто его не видел, он взял из шкатулки своей матери изумрудный кулон, который она очень любила, и закопал его возле беседки, рядом с кустом жасмина. Подозрение, конечно, пало на Клотильду, которую, к тому же, видели в этот день где-то поблизости, и она с позором была изгнана прочь. Боюсь, впереди ее ожидала не слишком радужная жизнь.
На какое-то время в шатре повисло молчание. Потом император, заметно бледнея, сказал:
– Господи. Надеюсь, вы не собираетесь опубликовать эту историю в «Illustrierte Zeitung»?
– Нет, Ваше величество. Конечно, нет.
– Зачем же вы мне тогда это рассказали?
– Затем, Ваше величество, чтобы вы согласились, что иногда Небеса открывают нам свои тайны, даже не спрашивая, хотим мы того или нет. Я рассказал вам эту историю, чтобы напомнить вам то, что вы прекрасно помните и без меня: все тайное рано или поздно становится явным, вопрос только в том, когда именно это произойдет.
Мысли императора, между тем, похоже, бродили где-то далеко.
– Мне было всего десять лет, – он словно удивлялся, что когда-то ему и в самом деле было десять лет, – мне было десять лет, и эта Клотильда была настоящим чудовищем, можете мне поверить, – добавил он негромко, морщась, словно у него вдруг разболелись зубы. – Подумать только, прошло столько лет, а я до сих пор еще слышу ее отвратительный, писклявый голос, от которого не было спасения… Не знаю, почему матушка выбрала тогда именно ее.
– Вам ни в коем случае не следует оправдываться, Ваше величество, – сказал Нахельман. – Все, что я хотел, это только то, чтобы вы выслушали мои соображения относительно ближайшего будущего Европы и вспомнили, что Бог иногда обращается к нам напрямую. И это вовсе не Его вина, если мы не прислушиваемся к его голосу и пропускаем Его советы и наставления мимо ушей.
– И все-таки интересно, – император сверлил Шломо пронзительным взглядом. – Кто же все-таки рассказал вам про эту несчастную Клотильду? Ведь прошло, слава Богу, тридцать лет!
Улыбнувшись, Шломо Нахельман шутливо показал указательным пальцем на небо.
– Будет вам, – сказал император, удивляясь, что до сих пор еще не прогнал прочь этого безумного и невнятного еврея, который обращался с Богом так, словно Тот служил у него швейцаром. – В конце концов, все это могло быть просто каким-то случайным стечением обстоятельств, – неуверенно добавил он, чувствуя сам эту неуверенность и стыдясь ее. Поэтому немного помедлив, он добавил: – Давайте, лучше вернемся, пока есть время, к вашим соображениям. Прошу вас.
– Как будет угодно Вашему императорскому величеству, – сказал Шломо Нахельман, привстав и поклонившись.
– Мои соображения Ваше величество, будут просты, как дневной свет. Взгляните только на то, что Вы прекрасно знаете и без меня. Война уже близка, и чтобы увидеть это, не надо быть ни великим дипломатом, ни выдающимся стратегом. Тем более, не требуется большего ума, чтобы назвать соотношения сил, которые уже ни у кого не вызывают сомнений. Как бы ни складывалась дальше политическая ситуация, Ваше величество, очевидно, что с одной стороны в борьбу выступят Россия, Франция и Британия, а с другой Германия и Османская империя, если и не связанные пока союзническими обязательствами, то, во всяком случае, связанные долгой дружбой, взаимопониманием и поддержкой. Но есть и соображения, о которых, кажется, не задумывалась еще ни одна из сторон.
Император вдруг негромко засмеялся. Ему показалось забавным, что он сидит и рассуждает о международной политике вместе с каким-то прозорливым евреем, который вдруг свалился ему на голову и теперь собирается поделиться своими соображениями по поводу современной расстановки политических сил в Европе. – Будет смешно, – подумал он, если среди этих соображений вдруг окажется что-нибудь стоящее.…
– Продолжайте, продолжайте, – он сделал знак Нахельману не обращать никакого внимания на его смех.
– Я имею в виду следующее, – сказал Нахельман – Во-первых, это необходимость контролировать Константинополь…
– Что такое? – переспросил император. – Контролировать что?
– Константинополь, – повторил Нахельман. – Кто владеет Константинополем, владеет половиной Европы.
– Но им, кажется, владеют турки, – сказал император. – Или за время моего отсутствия что-нибудь изменилось?
– Пускай турки контролируют Константинополь и проливы, но Германская империя будет контролировать турок. Тем самым она станет контролировать и Константинополь, и все остальное, – сказал Нахельман.
– Интересно, каким образом? – спросил император.
– Самым распространенным, – сказал Нахельман, и что-то в его лице вдруг показалось императору хищным, словно у ястреба, который собирался упасть на беззащитную добычу. – Сколько, по-вашему, христиан проживает в Османской империи?
– Я затрудняюсь, – император наморщил лоб. – Но это легко узнать.
– Я думаю, что их гораздо больше миллиона, впрочем, это неважно, – сказал Нахельман. – А теперь представьте себе, что будет, если Германская империя объявит о своем покровительстве всем христианам Порты? Всем христианам, а значит – всем проживающим в империи христианским гражданам, с их имуществом, храмами, неотъемлемыми правами и прочее? Разве это не будет означать, что Германия держит в руках ключи от Османской империи, хотя внешне, кажется, не произошло ничего особенного?
– Господи, Боже мой, – воскликнул император и какая-то мысль, похоже, засветилась в его глазах. – Ничего особенного. Вы это серьезно?
– Конечно, Ваше величество, – сказал Нахельман. – При этом – если правильно расставить акценты – не пострадают ни ваши отношения с султаном, ни ваши отношения с европейским альянсом. Наоборот, Ваше величество. К тому же, – добавил он, почему-то понижая голос, – центр европейской политики переместится на юг, а это значит, что Российская империя уже не будет играть той роли, на которую она претендует. Переход христианского Константинополя под защиту Германской империи принесет такие результаты, какие могла бы принести не всякая война.
Какое-то время император молча смотрел на Нахельмана, словно оценивая услышанное. Потом он произнес:
– Не окажутся ли тогда все эти христиане заложниками высокой Порты, которая в любой момент может обрушить на них свое мнимое или действительное недовольство?
– Султан слишком дорожит отношениями с вами, чтобы позволить себе что-нибудь подобное. Тем более что кроме Германии у него, похоже, нет союзников, от которых можно было бы ожидать реальной помощи, тогда как у Германии и кайзера есть десятки способов заставить шевелиться не слишком поворотливую Османскую империю и среди них, как я уже говорил Вашему величеству, безотлагательное создание в Палестине теократического еврейского государства под протекторатом Германии, что, наконец, расставило бы все по своим местам.
– Опять еврейское государство?
– Да, Ваше величество. Еврейское государство, которое всегда напоминало бы Блистательной Порте об уязвимости ее южных границ, а значит, всегда играла бы на руку Германской империи.
Слушая Нахельмана, император почти сполз с кресла. Потом он вытянул ноги и положил их на стол. Было видно, что какая-то мысль по-прежнему все никак не давала ему покоя. Наконец, он сказал:
– Мне кажется, вы что-то недоговариваете, господин…
– Нахельман, – с поклоном напомнил Нахельман.
– Господин Нахельман… Признаюсь, меня настораживает то упорство, с которым вы говорите именно о теократическом еврейском государстве, хотя единственная теократия,