Я чувствую, как мои яйца начинают подтягиваться в предательском знаке, что я вот-вот кончу.
Черт.
— Ривер, пожалуйста, — всхлипываю я, но больше не знаю, о чем прошу.
Мое унижение возрастет в геометрической прогрессии, если Ривер снова доведет меня до оргазма. Потому что в третий раз списать это неукротимое желание не получится. И Леннокс, без сомнения, поймет, что мое тело жаждет его, даже если разум препятствует желанию. Одержит надо мной верх.
Но, все же…
Я не хочу, чтобы он останавливался.
Ривер всасывает мою нижнюю губу в рот и оттягивает ее, кусая достаточно сильно, чтобы потекла кровь.
— Черт, Рейн, мне нужно, чтобы ты был со мной, — выдыхает он, слизывая кровь с моих губ и продолжая скользить рукой.
Когда мой рот наполняет собственный медный привкус, а наши члены прижимаются друг к другу настолько сильно, что могут стать единым целым, я кончаю, как никогда в жизни.
Удовольствие расползается вверх по спине, попадая прямо в гребаный мозг, когда моя горячая, липкая сперма выплескивается на руку Ривера. Несмотря на мой оргазм, он продолжает двигать рукой, чтобы довести себя до собственного, все еще лаская мои израненные губу и гордость — так, словно это лучшее, что парень пробовал в своей жизни.
Для него, возможно.
Но для меня это мука.
Каждый бой, который я выдерживал, и каждая победа, которую заявлял над Ленноксом, теперь оказались бессмысленными.
Потому что, даже если я и выиграл бесчисленное количество сражений, Ривер победил в чертовой войне.
Я смотрю вниз на месиво спермы, слюны и гребаного достоинства между нами, и по моим щекам начинают течь тихие слезы поражения. Они смешиваются с кровью на моей губе, прежде чем Ривер успевает их слизнуть.
Черт, уже много лет я не плакал и не чувствовал себя уязвимым из-за другого человека.
Но Ривер все изменил.
Отпустив меня, Леннокс наклоняется, чтобы вытереть руку о снег, и, как животное, коим он и является, набирает горсть, чтобы протереть свой член, прежде чем снова заправить его в джинсы и встать передо мной.
Я ожидаю, что выражение его лица будет самодовольным или даже торжествующим.
Но вместо этого вижу противоречивые эмоции.
Как никогда ласково Ривер обхватывает ладонями мое заплаканное лицо и мягко целует в распухшие губы. Его нежность бьет по мне хлыстом. Как будто Ривер совсем другой человек.
Его губы скользят по моим, и, чтоб меня, я целую Леннокса в ответ.
Один раз. Второй. Третий.
Он отстраняется и прижимается своим лбом к моему, а наши рты находятся на расстоянии шепота. Я закрываю глаза, ощущая, как дыхание Ривера омывает мои губы:
— Смирись с тем, кто ты есть, и начни получать удовольствие от того, что застрял со мной еще на четыре недели.
Глава двадцатая
Киран
День десятый
Сидя в своей спальне с кистью в руке, я изо всех сил стараюсь забыть.
О своих родителях — о том, какие они паршивые. О бардаке, в который я вляпался. О демонах, которые меня преследуют.
И о нем.
Но у меня не получается.
В моей жизни наступил переломный момент, и я могу лишь беспомощно ждать, когда же наконец упаду. Соскользну со скалы, за которую, по словам доктора Фултон, так отчаянно цепляюсь, чтобы прервать свое унылое существование и перестать вечно ожидать подвоха.
Запретные мгновения с Ривером, сначала в раздевалке, потом в душевой кабине и сарае, стали единственными моментами в жизни, когда мне не казалось, будто я задыхаюсь. Словно наконец сделал глоток свежего воздуха. Сбежал от своей жизни. Проблем. Себя.
Но как только остался один, на меня снова набросились демоны. Они пожирали меня. Как, например, сейчас. Им всегда было известно, какие эмоции выбрать, чтобы съесть меня живьем. С того самого утра в душе это было единственное чувство.
Чувство вины.
Ты изнасиловал его, кричала моя совесть.
Как меня можно охарактеризовать после такого поступка? Как садиста, который получает удовольствие от мучений?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я всегда знал, что облажался по жизни, но, Боже, в тот момент это был настоящий разврат с каплей садизма.
Ощущение внутренних мышц Ривера, плотно обхватывающих мой член, являлось чистой магией. И я хочу почувствовать ее снова. Переспать с Ленноксом еще раз.
Я в жизни никого так не жаждал.
Потому… что… Не. Гей.
Это была моя мантра с первой стычки в раздевалке. Более того, даже когда я был четырнадцатилетним подростком. И она все еще жива. Вот только Ривер сломал стену вокруг моего разума, и я изо всех сил пытаюсь ее восстановить.
Но как бы ни старался, не могу перестать вспоминать его слова:
Смирись с тем, кто ты есть, и начни получать удовольствие от того, что застрял со мной еще на четыре недели.
Чтоб меня.
Я не хочу, чтобы Ривер оказался прав. Но так оно и есть.
Я не хочу желать Ривера. И все равно желаю.
Четыре недели — ужасно долгий срок, чтобы просиживать его в своей комнате, избегая Леннокса и его соблазнительной пятой точки. Не прошло и двух недель, а я уже чувствую, что мое здравомыслие ускользает.
Хватаясь за соломинку, я пытаюсь придумать, как удержать себя в реальности. Но ничего не помогает.
Кроме Ривера.
Всякий раз, когда мы ссоримся, я перестаю думать и волноваться, потому что всё, чего хочу, это сорвать с него одежду и отыметь до полного изнеможения.
Наши отношения взрывоопасны.
Чертова химия.
Так что, возможно…
Боже, я схожу с ума, даже думая об этом.
— К черту, — ворчу я, швыряя кисть и вскакивая со стула.
Распахнув дверь, я иду по коридору к комнате Ривера и тихо стучу в дверь, прежде чем позвать его по имени, презирая бабочек в своем животе:
— Рив?
Мгновение я жду, прислонив голову к двери, чтобы прислушаться к его шагам.
Ничего.
Я открываю дверь, вхожу в комнату, и, оглядываясь, понимаю, что в ней никого нет.
Нахмурив брови, я захлопываю дверь и иду по коридору в гостиную.
— Ривер? — кричу я, когда замечаю, что и она тоже пуста.
Как и кухня.
Меня переполняет страх, и, прежде чем успеваю себя остановить, я выкрикиваю его имя во всю глотку, а мой голос эхом отдаётся в стенах шале.
Расслабься. Ривер не мог оставить тебя. Ты бы услышал звук мотора. Хруст снега под шинами. Просто расслабься.
Но у меня не получается. Где же он?
Распахивая входную дверь с такой силой, что она чуть ли не срывается с петель, я оглядываю крыльцо в поисках Ривера.
— Ривер? — кричу я в тишину леса.
Черт. Ничего.
Я проверяю сарай в поисках квадроцикла и обнаруживаю, что он стоит на том же месте, где мы оставили его в прошлый раз.
Взглянув на землю, я осматриваю местность в поисках свежих следов, но снега не было уже несколько дней, а поскольку я не гребаный бойскаут, то не могу отличить свежие следы от старых.
— Ривер!
Мой крик исходит из глубины души, и мне плевать, даже если в голосе слышна паника. Имя Ривера эхом отражается от деревьев, гор и снега. Но когда эхо стихает, я остаюсь ни с чем.
Вокруг только тишина.
***
Панические атаки не отпускают меня уже пять часов, а Ривера до сих пор нет. Я звонил ему на телефон, но он не отвечает. Хотя связь здесь не самая лучшая.
Я бросаю взгляд на часы над плитой.
Черт, скоро стемнеет.
Ладно.
Если Ривер не вернется через полчаса, я поеду на квадроцикле в город и…
И что?
Боже. Я богатей из Пенсильвании. И не готов иметь дело со всей этой хренью.
Я уже собираюсь пойти одеться, когда входная дверь распахивается.
Мое сердце останавливается, когда я замечаю, что это Ривер.
Он жив и здоров, и по моему телу мгновенно разливается облегчение. Его щеки покраснели, вероятно, от ветра, и Ривер кажется немного запыхавшимся.