Не на шутку перепугавшаяся Залина сверкнула на него глазами, приняла подругу в свои объятия, зашептала:
— Это же Асланбек.
К счастью, Фатима быстро пришла в себя, но поспешила укрыть лицо руками. Залина делала ему угрожающие знаки, а когда подруга успокоилась, притворно ласковым голосом спросила:
— Откуда ты появился?
— Проводил мимо и услышал смех, подумал, не ангелы ли спустились на землю, и, как видите, я не удержался, чтобы не взглянуть на них, — он развел руками. — Это, оказывается, вы, хохотуньи. Достанется вам, бродите в темноте.
— Что я тебе говорила, Залина? Она такая упрямая, — Фатима провела рукой по гладко причесанным волосам.
— О, она упрямая, как осленок! — Асланбек нагнулся к Залине, шепнул: «Приду».
Девушка громко засмеялась, присела, набрала полную пригоршню воды, плеснула в него, а сама убежала вверх по тропинке.
— Ах ты! — затопал он на месте. — Вот я тебя…
Фатима пошла за ней, но Асланбек загородил ей дорогу, и она недоуменно подняла на него глаза.
— Ты хочешь проводить нас, брат?
Он не сдвинулся. В эту минуту он подумал о том дне, когда в дом Джамбота он пошлет сватов.
— Поговорить с тобой давно хочу, сестра.
— Ты не нашел другого места для этого?
— У старших хороший слух.
Она опустила глаза, почувствовала, что слегка покраснела.
— В нашем ауле живет один человек…
— Я хочу домой… — с мольбой в голосе проговорила она.
— Он просил меня сказать, что давно собирается послать в твой дом сватов.
— Уйди, Асланбек!
— Так что мне сказать своему другу?
— Как тебе не стыдно!
Асланбек пожал плечами.
Плавным движением руки Фатима стянула с плеч легкую косынку, засмеялась смущенно, пошла.
— Постой, куда ты? — крикнул Асланбек.
Черные, гладко причесанные волосы девушки тяжелой косой сбегали к ногам. Она прибавила шаг. Залина подхватила ее под руку, и подруги побежали по тропинке в аул.
— Что он говорил тебе? — спросила Залина, переведя дух.
— Как будто ты не знала! Это ты подстроила.
— Клянусь…
— Не верю…
Девушки вошли в аул и молча разошлись: Фатима свернула на тропинку, а Залина поднялась по склону.
Оставшись одна, Фатима почувствовала, что ей и радостно, и тревожно. Побежала бы сейчас через аул, взобралась бы на утес, который возвышается над нихасом, и взглянула на мир. Какой он?
Прижавшись спиной к калитке, девушка стояла, запрокинув назад голову, пока из глубины двора не позвала мать.
— А ну иди сюда, девочка.
Повязав голову косынкой, Фатима направилась к матери: та доила корову. Опустилась на корточки, потерлась носом о теплое плечо матери, улыбнулась. Мать перестала доить, строго спросила:
— Ты не видела Залину?
— Мы были вместе.
— Искали ее.
— Нана, она уже дома.
— Где вы были так долго?
— У родника.
Мать оглянулась на дочь, строго проговорила:
— Разве ты мужчина, что пришла так поздно? В другой раз не смей задерживаться.
— Хорошо.
Дочь мяла в руках косынку:
— Ты боишься, что меня украдут? Да?
— А зачем тебя красть! В горах много красавиц…
Мать отставила ведро с молоком.
— Это меня увез твой отец-абрек!
Она встала, охнула, постояла, с трудом разгибая спину.
— Нана, расскажи, как это было.
— Ах, оставь…
— Пожалуйста, нана.
Уступила мать уговорам дочери.
— Лето, помню, было жаркое, и мы с сестрой спал ив арбе под навесом. Твой отец со своими дружками, такими же абреками, как и он сам, прокрался в наш дом. До сих пор удивляюсь, почему не залаяли собаки? Они у нас были очень злые. Похитители подняли арбу и пронесли на руках через все село, боялись, как бы не скрипнули колеса. А мы, дуры, спали.
— Нана, — прошептала дочь, — а потом что было?
— Что было? Проснулись, а рядом с арбой скачут мужчины в бурках, башлыках, только глаза сверкают из-под лохматых папах. Испугались мы, заревели, а что же нам оставалось делать? Плачем, а они смеются. Когда я присмотрелась к всадникам, то узнала в одном из них твоего отца. Вот тогда я поняла все… Он несколько раз посылал в наш дом сватов, но мой отец отказывал ему.
— Почему? — встревожилась дочь.
Мать посмотрела на нее так, будто видела впервые.
— Кто-то из рода твоего отца в старое время на чьем-то кувде выпил прежде, чем старший произнес тост.
— А причем отец? — невольно воскликнула Фатима.
— Как причем? Он же принадлежал к роду опозорившегося.
— Мне жалко отца.
— Он оказался не из тех, кто дал бы обидеть себя.
— Нана, тот, провинившийся, не был братом моего отца, даже жил в другое время. Ничего не понимаю.
— Ну и что? Позор одного лег на весь род.
— Это жестоко, нана.
Мать перевела дыхание:
— А как ты думала? Раньше было строго… Попробовала бы я пойти к роднику, вроде тебя, поздно. Да я и не догадалась бы поступить так.
— Прости, нана, я больше не огорчу тебя, — она прижалась к матери.
— Ты вся горишь.
— Я бежала домой.
— Ты уже большая, чтобы бегать, как девчонка. Что скажут люди! Ох-хо, придет время такое, дай бог, и ты поймешь, как нелегко быть матерью… Ну иди, дед заждался.
Дочь подхватила ведро с молоком и легкой походкой направилась к дому.
Буту не сиделось на месте, он ходил по двору, ругая в душе Асланбека, не догадавшегося дать ему знать, что же ответила Фатима. Теперь он должен томиться в неизвестности всю ночь. Придется на рассвете отправиться в горы к нему. Что, если Фатима посоветовала искать жену в другом ауле или обиделась, что он посмел через Асланбека объясниться ей в любви? Эх, знала бы она, что ни на минуту не перестает думать о ней, вместе с ней бродит по горам, беседует… Сколько сказочных путешествий они совершили… Конечно, Буту мог бы открыться своему отцу, но он не знает мнения девушки. Он пошлет сватов, а Фатима откажет…
Досадуя, что до завтра не сможет увидеться с другом, Буту схватил вилы, вонзил с силой в кучу свежей травы и отнес корове: она стояла перед хлевом и лениво жевала.
Негромко зарычала собака. Буту оглянулся: поверх калитки на него смотрел улыбающийся Асланбек.
— Ты?! Откуда ты взялся? — поразился Буту, хотя в эту минуту думал о нем.
— Впусти в дом, укрой поскорей от чужих глаз, о моем здоровье спроси, угости чем бог послал, а потом спрашивай, кто я, к чьему роду принадлежу.
Асланбек прошмыгнул во двор.
— Отец ушел в район, так что мы одни, — прошептал Буту, увлекая за собой друга.
Переступив порог и не ожидая приглашения, Асланбек опустился на скамейку, вытянул перед собой ноги.
— В орешнике отсиживался, ждал, пока совсем стемнеет.
— Ты избегаешь кого-то?
Буту поставил перед ним столик с едой, вернулся к шкафу, достал граненый графинчик, стопки.
— А как ты думал, отара в горах, а я в ауле.
— Это верно.
Буту старался вести себя так, будто ему безразлично, с какими вестями явился Асланбек. Но того не так-то легко было провести: он украдкой наблюдал за ним и нарочно тянул.
Буту наполнил стопку аракой и поставил перед другом.
— Ты же знаешь, что я не пью.
— Вино двери сердца открывает.
— Ничего тебе не скажу, раз так.
Буту не стал настаивать и произнес:
— Пусть осетин, где бы он ни был, останется осетином, чтобы помнил обычаи отцов и не забыл землю, в которой похоронены его предки!
— Не говори такие красивые слова, лучше побереги их для своей свадьбы, все равно я не притронусь к араке.
Подумав, что, пожалуй, хватит держать друга в неведении, Асланбек прошелся по комнате, остановился позади него, положил руки ему на плечи.
— У тебя голова и без араки кружится… Встретил я Фатиму, передал ей все, как ты просил меня.
Ни словом не обмолвился Буту, ни один мускул не дрогнул на смуглом лице, даже головы он не поднял. И все же, боясь выдать свое волнение, встал, подкрутил фитиль в керосиновой лампе, снова сел. Вот тут Буту изменила выдержка, руки упали на колени, а лицо вытянулось в ожидании, когда же Асланбек скажет главное.