к дому, но дверь была заперта на замок. Пройдя вдоль окон, Алексей стучал в стекла, понимая, что это глупо. Если дверь заперта на навесной замок снаружи, значит, в доме никого нет. Не станет же Нина запирать Дениса! С какой стати? Хотя, если он вернулся, еле волоча ноги, и упал на кровать, а ей на дежурство? То могла запереть, чтобы не будить. Или не добудилась? Алексей покачал головой. Кажется, он ищет оправдания и объяснения. А здравый смысл подсказывает, что никого там нет и Гараев не вернулся. Когда он подошел к машине, Бойко все понял по его лицу.
— Поехали в госпиталь. Может быть, она на дежурстве. Внеплановое какое-нибудь. Или чтобы забыться, работой отвлечься от мрачных мыслей.
К госпиталю они подъехали, когда уже совсем стемнело. У входа в приемное отделение была суета. Там стояли штук шесть санитарных машин. В госпиталь привезли тяжелораненых бойцов. Бойко потянул Зыкова за рукав, направляясь к главному входу. Женщина за столом с удивлением посмотрела на офицеров, заявившихся в такое время, когда посещение раненых уже было завершено.
— Вам что, товарищи командиры? — спросила она. — Навещать кого-то пришли или по делу? Если по делу, то вам придется обождать. Главный врач на операции, дежурный врач принимает вновь поступивших.
— Нам другое нужно, — перебил Зыков женщину. — Скажите, Нина Матвеевна Серегина дежурит сегодня? Она санитаркой работает в вашем госпитале.
Женщина удивленно посмотрела на визитеров и покачала головой. Внутри у Алексея все похолодело. Неужели и Нина тоже пропала? Но ведь он сам привез ее и раненого старика сюда. Ушла и пропала?
— Нина? Нина эту неделю в ночную смену дежурит. Ее смена в двадцать три часа заступает, — ответила женщина и добавила: — Нина здесь, она сейчас с одним раненым. Его сегодня привезли.
— Офицер? — выпалил Зыков, чуть не схватив женщину за плечи. — Лейтенант Гараев?
— Нет, ну что вы, какой офицер? Старик с проникающим ранением в грудную область. Монах какой-то, что ли. Ему операцию сделали, так она с ним и сидит, пока время до дежурства есть.
Пришлось предъявлять удостоверение офицеров Смерш, чтобы их не только пропустили в госпиталь, но и провели в палату, где лежал старик. Пробегавший мимо хирург замахал руками, даже не отреагировав на красную книжечку.
— Какое посещение, какой допрос! Человеку только пулю извлекли из груди. Он еще из наркоза только вышел, спит. Завтра, товарищи, завтра, если все будет хорошо. Человеку покой нужен, а то не выживет.
Как ни хотелось Алексею щадить Нину, но он должен был ей все сказать, расспросить ее, не появлялся ли Гараев. Женщина зажала от страха рот рукой, и ее глаза наполнились слезами. Она смотрела широко раскрытыми глазами то на Зыкова, то на Бойко и только мотала головой.
— Он… не вернулся?
— Как только вернется, пусть сразу сообщит в Смерш, — холодно и деловито приказал Зыков.
Ему хотелось, чтобы остановка была не трагической, а обыденной, деловой. Ну, задержался человек по делу. Ничего необычного, мы и сами только вернулись. Нина с готовностью закивала, пообещав, что передаст все Денису, как только тот вернется.
— А сейчас давайте отойдем в сторонку. И вы нам расскажете, кто этот монах и почему вы бегали к нему тайком и носили ему еду?
— Да я его и не знала совсем, — вздохнула Нина, пожав плечами. — Получилось уж так. Женщина мне одна, почти старушка, рассказала, что там в пещере монах остался. Занемог, еды у него нет совсем. А довести до города женщины его не смогли бы. Рассказала, как найти. Они травы собирали лекарственные, вот и натолкнулись на него. Это еще до того, как Денис появился, было. А я эти места знаю, сама там сколько раз собирала. У нас там чабрец такой, что нигде не найти. Ну я еды взяла на всякий случай и пошла. Не знаю почему. Может, потому что монах. Я после гибели мужа иногда хожу в церковь. Вроде и верующей не стала, а как-то выходишь оттуда, и на душе заметно спокойнее становится.
— И что с ним было, от чего он занемог? — спросил Бойко.
— Растяжение у него было. Я ему повязку наложила тугую, покормила. Так и познакомились. Он интересный, рассказывает много всякого. Сидишь с ним, и вроде как чистым воздухом надышалась. Я, конечно, попробовала его в первый же день в город отвести, а он говорит нога болит, мочи нет. Говорит, здесь заживет. Просил только еды приносить и водицы. Ему женщины там из травы ложе соорудили, не на камнях спал. Я его всего пять дней и навещала. Только он просил ходить так, чтобы никто не знал, куда я иду. И никому не рассказывать больше о нем. Говорил, хотел один побыть, о вечном поразмышлять вдали от мирской суеты.
— М-да, странный старик, — сказал Зыков. — А он точно монах? Вы вообще-то монахов видели в своей жизни?
— Видела, — ответила Нина. — И монахов, и священнослужителей. Я одно время часто в нашей церкви с батюшкой общалась. Он помог мне боль душевную перенести. У меня ведь мысли были и с собой покончить, и в монастырь уйти. А он отговорил. Представляете, отговорил в монастырь идти. Говорит, у меня нет повода от мира уходить. Сказал, что я не богу пойду служить, а со своим горем уединяться. А монашество — это совсем другое. Да вы и сами, товарищ старший лейтенант, не просто так его на себе тащили. Почувствовали, что необычный человек, вот и старались, сами не понимая зачем.
Зыков промолчал в ответ, хотя был согласен, что ощущал что-то такое. Сам себе удивлялся. Тащил старика и удивлялся, что он делает, почему так старается. Решил, что любого так потащил бы, а теперь, после слов Нины, засомневался.
Наутро старик пришел в себя, и врач позвонил капитану Бойко, сказал, что можно прийти и задать лишь несколько вопросов. Говорить раненому категорически воспрещалось. Волноваться, шевелиться тем более, учитывая его возраст. Зыков прибежал в госпиталь первым и еще десять минут мерил шагами асфальт у главного входа в ожидании Бойко. По просьбе Алексея Нину тоже прислали в палату к старику, и она уже ждала всех, промокая его сухие губы влажной салфеткой. Пить пока раненому было еще нельзя.
Когда офицеры, накинув на плечи белые халаты, вошли в сопровождении врача в палату, старик сразу посмотрел на Зыкова и еле заметно улыбнулся ему. Алексей уселся на табурет возле кровати и наклонился к старику.
— Вы слышите меня, понимаете? — медленно произнес он.
— Спасибо тебе, сынок, — прошептал старик еле слышно, буквально одними