когда он сможет попасть на Redstone, оставался без ответа. Прошло уже больше недели после совещания в Хантсвилле, больше трех недель – после полета Хэма, но ничего до сих пор не было решено. Днем раньше, 21 февраля, Гилрут созвал пресс-конференцию, чтобы объявить об успехе беспилотного испытательного полета ракеты Atlas D – ракеты-носителя, которая, как планировалось, через год или чуть больше должна будет доставить астронавта на околоземную орбиту. Но когда Гилрута спросили о сроках ближайшего пилотируемого полета системы Mercury-Redstone, он отмахнулся от вопроса как от мухи: «Не думаю, что разговор об этом будет плодотворным, – сказал он, – потому что я, откровенно говоря, не знаю»[256]. После этого он сделал пару туманных замечаний о различных «испытаниях», которые проводятся в данный момент, а потом ловко поменял тему. Все это по-настоящему озадачивало. Пока русские активно забрасывали в космос громадные спутники и межпланетные зонды, глава Целевой космической группы NASA ничего не говорил – да, судя по всему, ничего и не знал – о собственной пилотируемой программе. А русские тем временем помалкивали. И, если судить по прежнему опыту, это означало, что они что-то готовят.
12
«На пятки наступают»
В тот день, когда вторая, успешная, станция «Венера» начала свое трехмесячное путешествие к планете Венера, генерал-лейтенант Николай Каманин написал в своем тайном дневнике о человеке, который стоял за этим и за многими другими успехами в космосе. Энергия, знания, инженерный и организационный талант Сергея Королева «несомненны»[257], заявил Каманин в записи от 12 февраля, даже если он при этом бывает грубым и деспотичным. И он «далеко еще не сказал своего последнего слова – среди пионеров космоса его имя всегда будет одним из первых». Если оставить в стороне тот факт, что имя Королева было тогда совершенно неизвестно внешнему миру, оценка Каманиным места главного конструктора в космической истории, несомненно, оказалась верной, как и его уверенность, что последнее слово Королева еще впереди. Но в середине февраля 1961 года это утверждение, можно сказать, было пророческим, поскольку Королев в решимости воплотить мечту о полете человека в космос готовился пойти на огромный риск и поставить на кон свое положение, репутацию и талант.
К этому моменту главный конструктор был совершенно измотан. Две межпланетные станции «Венера» поглотили значительную часть энергии – и его, и всех остальных участников. «Очень хочется спать: сказываются две подряд бессонные ночи»[258], – жаловался Каманин после неудачного первого запуска 4 февраля, и это относилось ко всем. Однако, как всегда, интересы Королева были намного шире и охватывали не только программу «Венера». Его присутствие ощущалось везде: в лунных зондах, два из которых были запущены в предыдущем году, в станциях для исследования Марса, в шпионской версии «Востока», которую он пообещал генералам, в усовершенствовании ракеты Р-7 и в военном, и в космическом варианте, в других баллистических ядерных ракетах, в программе полетов «Востока» с собаками и, конечно, в сфере подготовки к полету первого человека в космос.
Список его обязанностей и достижений был длинным, намного длиннее, чем у его соперника Вернера фон Брауна. Однако с этим списком были неразрывно связаны не только усталость и убийственное разочарование, но и страх. За пять лет, прошедших с того момента, когда Королев впервые поразил Хрущева своей ракетой Р-7, любовь премьера к своему главному конструктору, как написал его сын Сергей, заметно охладела. Несмотря на то что блестящий талант Королева подарил Хрущеву немало впечатляющих побед над Западом, а все эти спутники и орбитальные полеты собак позволяли ему торжествовать и бахвалиться, факт оставался фактом: страсть Королева к космосу, по мнению Хрущева, сбивала его с пути истинного. Его главной задачей было создание ракет. Но вместо этого Королев, как говорил Хрущев Сергею, «окончательно потерял интерес к делам военным»[259].
Многие точили на него ножи, и теперь были готовы пустить их в дело. Если терпение Хрущева таяло, то терпение других руководителей таяло еще быстрее, а среди них были и такие видные фигуры, как Леонид Брежнев, председатель Президиума Верховного Совета, который активно ставил под вопрос необходимость громадных расходов на эти бессмысленные космические амбиции. В секретной записке руководителей министерства обороны, представленной Брежневу 15 февраля, всего через три дня после успешного запуска второй межпланетной станции «Венера», открыто осуждалось «отвлечение сил и средств» на «непосильные»[260] космические программы – сил и средств, которые следовало направить на строительство новых ракет для защиты родины от «врага». Хрущев тем временем все больше благоволил сопернику Королева – Михаилу Янгелю, разрабатывавшему новые ракеты, которые требовали гораздо меньше времени на подготовку к пуску, поскольку использовали топливо длительного хранения и двигатели, созданные Валентином Глушко. Хрущев неоднократно просил Королева сотрудничать с Глушко в работе над ракетами следующего поколения, но Королев каждый раз уходил от ответа. Он ненавидел это топливо длительного хранения и считал его чрезвычайно опасным, «дьявольской отравой»[261]. Более того, он ненавидел Глушко. Во время одного горячего спора с Хрущевым по этому вопросу советскому премьеру даже пришлось напомнить Королеву, кто здесь главный. Королеву – гордому, самонадеянному, упрямому и часто ужасно самодовольному – грозила реальная опасность взять слишком много на себя и потерять поддержку самого могущественного человека в СССР, человека, которого он прежде обхаживал с такой ловкостью и мастерством. Ему больше чем когда-либо требовалась по-настоящему большая победа.
Теперь американцы давали ему шанс.
Осторожность американцев стала для Королева благоприятной возможностью. Ему достаточно было попросить жену Нину (когда-то она работала у него переводчиком с английского) перевести для него американские газеты или Aviation week. Там было все: и бесконечные проволочки на протяжении нескольких недель после полета Хэма, и отсутствие официального подтверждения того, что следующим должен полететь американский астронавт. Для Королева это был шанс побить американцев еще более наглядно, чем в тот раз, когда его пикающий «Спутник-1» впервые напугал их, и вернуть себе расположение премьера. Один из его инженеров Олег Ивановский – человек, который впервые увидел Королева за рулем бешено несущейся машины, – так описал личные впечатления от этой всепожирающей страсти своего шефа:
Он часто говорил нам: «Американе на пятки наступают, а американе – народ серьезный»[262]. Обычно он говорил не «американцы», а именно «американе», как будто речь шла не просто о жителях Америки, но обо всей американской культуре, с которой мы состязались.
Решимость выиграть эту гонку с американцами была далеко не нова. Новыми были лишь риски, на которые готов был пойти Королев, чтобы ее выиграть, именно в тот момент, когда NASA медлило. Одним мастерским ударом он сумеет осадить американцев и исполнить свою мечту, подпитав одновременно тщеславие Хрущева и вернув доверие премьера, а может, и его любовь. Американе предоставили ему окно возможностей, и Королев должен был попробовать проскочить через него.
Таким образом, с каждой февральской неделей, пока NASA продолжало молчать и не делало никаких объявлений, советская пилотируемая космическая программа стремительно – и в большом секрете – ускоряла ход. Каманин в своем дневнике отметил эту внезапную перемену. Королев настаивал 20 февраля на строительстве еще 10–15 «Востоков» для непрерывной серии пилотируемых полетов, куда более амбициозных, чем семь полетов Mercury. В тот самый день, 22 февраля, когда Шепард, Гриссом и Гленн были представлены на пресс-конференции как три первых астронавта Америки, на заседании государственной комиссии по «Востоку» было решено провести первый старт с манекеном человека даже без наземных испытаний многих бортовых систем корабля. К 24 февраля, всего через два дня, был утвержден предварительный график полетов: первый полет с манекеном 2–3 марта, второй – 20–25 марта. И в конце марта или начале апреля – первый полет человека.
Иными словами, в последнюю неделю февраля Королев и члены государственной комиссии, отвечающей за программу «Восток», обязались провести три серьезных орбитальных полета на совершенно неопробованной и неиспытанной пилотируемой версии «Востока», получившей название «Восток-3А», – и все это в течение месяца.