Я опустилась там, где стояла, не обращая внимания на то, что скользнула мимо его джинсов. Я могла видеть только тени, но полный свет сейчас не помог бы, так как всё было серым. Нетерпеливыми руками я нашла холодную бутылку с тем, что, как я предположила, было водой, буханку хлеба, какой-то виноград, сыр и что-то, что определённо было яблоком.
— Боже, я люблю тебя, — выдохнула я и замерла, проклиная свой неосторожный язык. Я быстро поползла в безопасное место. — Конечно, я бы влюбилась в Джека Потрошителя, если бы он приносил мне такую еду.
В темноте повисло долгое молчание, и я отдала бы всё, что угодно, кроме еды, которую он принёс мне, чтобы увидеть его лицо.
— Ты любишь меня или влюблена? Уточни свои мысли.
— Всё зависит от того, принёс ли ты мне вино или диетическую колу.
Мои руки всё ещё были заняты поиском вещей.
— Ты не любишь диетическую колу, — решительно сказал он. Откуда, чёрт возьми, он это знает? — Я принёс вино и шоколад.
Назвался груздем — полезай в кузов.
— Значит, влюблена, — сказала я, нащупывая шоколадку.
А потом мне удалось забыть о нём, пока я ела в блаженной тишине, а он бродил в темноте.
В конце концов, даже я насытилась и неохотно принялась расхаживать по комнате.
— Ты что, не собираешься ничего есть?
— Мне не надо есть так часто, как тебе.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Перестань искать неприятности. Падшие не нуждаются в пище и питье так часто, как их… как другие.
Как он собирался меня называть? Его женой? Его парой? Его девушкой?
— Значит ли это, что я получу весь шоколад?
Это был тёмный шоколад с кусочками кристаллизованного имбиря и просто рай, но я, наконец, почувствовала себя блаженно сытой впервые за несколько недель. Если я съем ещё немного, меня стошнит.
Его рука сомкнулась вокруг моей, вырывая наполовину законченный батончик из моих пальцев, и я поняла, что он мог видеть меня, когда я жадно поглощала еду.
— Насколько хорошее у тебя ночное зрение? — потребовала я ответа.
— Лучше, чем у тебя. Я передумал, можешь спать в первую смену. Я приготовил тебе постель в углу. Полагаю, тебе нужно, чтобы я проводил тебя туда.
Почему звездный свет не стал ярче? Меньше всего мне хотелось, чтобы Архангел Михаил вёл меня в постель. И оставил меня там одну.
— Просто укажи мне правильное направление, и я пойду, — я встала, и его руки легли мне на плечи.
Я затаила дыхание, желая насладиться его прикосновением. Какое-то мгновение он просто держал меня, а потом слегка подтолкнул, отпуская.
Это была куча тюков сена, поверх которых лежала моя сброшенная мантия Разрушителя Истины, защищавшая меня от царапин соломы. Он положил её довольно высоко, и я забралась наверх. Растянувшись на ткани, я стала глядеть в небо сквозь разбитую крышу. Звёзды мерцали, впуская слабый свет. Не настолько, чтобы увидеть его, но достаточно, чтобы понять, что мир всё ещё существует.
Мне не следует спать. Я спала в машине, я спала в объятиях Михаила, я спала в комнате Белоха. Когда Михаил был так близко, я не могла поверить, что снова смогу заснуть.
Но я уснула.
ГЛАВА 20
МИХАИЛ ОТОШЁЛ ОТ НЕЁ, СТАРАЯСЬ НЕ ОБРАЩАТЬ ВНИМАНИЯ НА ЕДВА УЛОВИМЫЕ ЗВУКИ УДОВОЛЬСТВИЯ, когда она удобно устроилась на тюках сена. Достаточно было смотреть, как она ест. Он проклинал своё превосходное ночное зрение. Он наблюдал за чувственным удовольствием на её лице, когда она откусила кусочек сыра и проглотила его с восторженным наслаждением. Она облизнула губы, и он хотел, чтобы её язык коснулся его губ. Облизал их. Облизал его тело.
Ему хотелось выругаться, но он понятия не имел, кого винить. Кто был ответственен за решение, кто ему пара, а кто нет? Он прожил два столетия, приняв только одну пару, и то ненадолго. После того, как он совершил все сексуальные открытия за пятьдесят лет, трахая любую желающую женщину, он осознал пустоту этого акта, и безбрачие было лёгким выбором. Он не питал иллюзий, что это делает его сильнее. Секс — это здоровая примитивная деятельность. Если бы его желание было достаточно велико, он бы нарушил свой пост. Но никто не искушал его.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Пока он не увидел Викторию Беллону. "Тори", — поправил он себя, слегка усмехнувшись. Её недавняя появившаяся привычка называть его “Ваше Святейшество” и “Ваша Святость” забавляла его, хотя он и не собирался показывать ей этого. Он не хотел, чтобы она поняла, как на него действует. Как сильно он хотел её. Тосковал по ней. Жаждал её.
Он не мог винить себя за тот мимолетный эпизод в постели. Он был полон нелепой, мощной похоти с той самой минуты, как она впервые вошла в гостиную графини. Её волосы были уложены, как у девственницы, её тело было стройным и сильным в коротком чёрном платье.
Он игнорировал своё желание. Боролся. Но оно возвращалось, и уйти от неё в тренажерном зале после того, как она проиграла пари, оказалось архисложной пыткой. А найти её в своей постели стало слишком даже для него.
Он чувствовал запах её кожи. Услышал сильное биение её сердца, которое становилось всё быстрее, пока он подходил ближе. Ощутил полноту её пульса, и ему захотелось попробовать, испить.
Он не смог. Он вкусил, сделал глоток, ровно столько, чтобы успокоить садиста, который сидел в нём и дёргал за ниточки. Но если он возьмёт её полностью, она будет уничтожена.
Он не собирался поддаваться этой жажде. Если она умрёт, часть его умрёт вместе с ней. Он не хотел размышлять откуда взялась эта мысль. Он просто принял это как истину.
Он будет держаться на расстоянии, по крайней мере, от её крови. Пожиратель крови. Эта фраза эхом отдавалась в его голове, но привычное отвращение, казалось, исчезло. Если точнее, полностью исчезло.
Он чувствовал её желание, жар касался его кожи, подталкивал к возбуждению. Он взял то, что она предложила, её гибкое, сильное тело, и сумел выжить. По правде говоря, он чувствовал себя ещё сильнее. Он ничего не потерял, но приобрел всё, когда достиг кульминации.
И он хотел этого снова.
Она повернулась на импровизированной кровати, погружаясь в беспокойный сон, и он вдруг подумал, а сможет ли игнорировать эту жгучую потребность. Он был не совсем честен с ней — сейчас ему не нужно было спать. Он не был уверен, что сможет, особенно после того, как в последний раз, когда он спал, её украли и унесли в Тёмный Город. Если он снова уснёт, найдёт ли её Белох? Заберёт ли её?
Он соорудил себе тюфяк в дальнем конце сарая и упал на него. Он не собирался прикасаться к ней.
Но он чувствовал её сны. То, как она беспокойно ёрзала, как колотилось её сердце.
Изменится ли что-то, если он возьмёт то, что ему нужно? Она всё равно умрёт. Станет ли он причиной? Беспокойство никуда не денется, коснётся он её снова или нет.
Она вздохнула. Просто тихий шёпот, но он ударил прямо в пах, и Михаил подавил ответный стон. Если так пойдёт и дальше, он в жизни не переживёт эту ночь.
Он понятия не имел, как они выберутся из этого проклятого места. Понятия не имел, какую плату потребует Темнота.
Он может умереть завтра. Будучи солдатом, он жил с этой истиной всю свою жизнь. Это никогда не тревожило его, такова была его судьба. Да и сейчас это не беспокоило его.
Вот только… если завтра он умрёт, то получит её в последний раз.
Не её кровь. Её кровь никогда. Но он мог доставить ей удовольствие, раствориться в тугой сладости её тела. Он мог бы поиметь её. И если смерть придёт за ним в Темноте, он встретит её лицом к лицу, познав, по крайней мере, хоть какой-то уровень завершенности.
Она снова пошевелилась, и он подумал об её великолепном рте. Белох причинил ей боль, как мог только он, оставляя свою жертву в замешательстве и неуверенности. Она продолжала отрицать, что что-то не так, но он смотрел в её зелёные глаза и понимал. Если он возьмёт её, прикоснётся к ней, так как ему отчаянно нужно, причинит ли он ей боль? Или он немного облегчит тоску и разочарование, которые пронизывали её тело? Он закрыл глаза и увидел фантазию, которая играла в её дремлющем мозгу. Он. Опускается на неё.