первый… он практически вычеркнут из моей памяти. Знаете, я даже лицо его сейчас с трудом себе представляю.
– А у вас разве не осталось фотографий с первым мужем? – еще больше удивился Гектор. – Или, может, он фоткался в Китае в командировке? В Пекине? Он ведь там встречался с каким-то китайским ученым, нет?
– Я все Юркины снимки сожгла, – кротко ответила вдова. – Чтобы мой второй муж Илья… мой любимый Илюша меня к Юрке, даже мертвому, не ревновал.
Глава 19
Вычеркнутый из памяти
– Странное у меня впечатление от беседы, – призналась Катя, когда они покинули старую дачу в Вороново и возвращались в Москву.
– У меня тоже, – согласился Гектор. – Поделись с нами. Мне твое мнение важно.
– Интеллигентный облик Осмоловской не вяжется с фразой о «музейных крысах» и грубостью ее ответа вам, Федор Матвеевич. – Катя с переднего сиденья обернулась к Гущину, устроившемуся сзади в машине. – Но отшила она вас не просто легко и быстро по телефону, а привычно. Будто в неких других обстоятельствах часто прибегала и к мату, и к окрику. Допустим, телефонные мошенники достали ее и трезвонят ей сутками. Или же вдова переводчика Велиантова – не совсем та, кем кажется на первый взгляд. А к нам она присматривалась, точнее даже приценивалась, стараясь не болтать лишнего.
– Точно, Катя. Яко барышник на базаре, – кивнул Гектор. – Темнит бабулька. Злая властная старушка-фея из музея нас к ней отправляет, а вдова мячиком отфутболивает назад.
– Зря тащились в Вороново, – подытожил полковник Гущин мрачно. – Обе – старые… попы, маразматички!
– Федор Матвеевич, умоляю, в зоомузее насчет пятой точки – ни-ни! – Гектор-лицедей глянул на Гущина в зеркало заднего вида и, понижая тон до сиплого шепота, голосом Ширвиндта из новогоднего фильма выдал: – Выведут!
Полковника Гущина они довезли до дома на Юго-Западе, он поплелся в свою холостяцкую квартиру в новом ЖК. Сентябрьская ночь опускалась на город, полная густого тумана и еще летнего тепла.
– Гек, – тихо позвала Катя, когда фигура Гущина растворилась в тумане у подъезда, а они развернулись.
– Что? – Гектор смотрел на нее. Выражение его лица моментально изменилось, едва лишь они остались наедине.
– Гек, пожалуйста, будь с ним терпелив. Федор Матвеевич обожает командовать и распоряжаться. Он очень умный человек, но порой ведет себя словно упрямое дитя. Мы с ним много работали вместе, я тебе рассказывала. Я вечно совалась в его расследование, допекала его вопросами. Если другие иногда меня просто гнали в шею: пресс-служба, криминальный обозреватель не лезь не в свое дело, никаких тебе комментариев, – то он… почти всегда брал меня с собой на место преступления. Не для помощи – он действовал сам, – а на удачу, понимаешь? Я была в роли талисмана. Сижу, слушаю его, внимаю речам, не перечу… Нет, часто мы спорили, но я старалась сглаживать острые углы. Я его поддерживала, восхищалась его выводами, мы обсуждали версии, идеи, и он всегда при мне блестяще раскрывал сложные дела. А тобой, Гек, он повелевать не может. Ты прирожденный герой. Поэтому он сейчас в душе злится на тебя, кипит, негодует. Но он отходчив, исключительно порядочен и добр. Просто не привык подчиняться. А ты словно вихрь – налетаешь на него.
– Катя, да я – сама выдержка. – Гектор был серьезен и задумчив. И она поняла – совсем иные мысли занимают сейчас Гектора Троянского, а не коллизии в отношениях с полковником Гущиным.
– Прояви к нему снисхождение, – не отступала она. – Он старше, он сильно изменился после болезни и ранения. В главке говорили – он поставил на кон свою жизнь ради спасения ребенка. Сложилась патовая ситуация. Убийца… маньяк, требовавший жертвоприношения… Гущин себя ударил ножом в грудь тогда, отвлекая внимание преступника на себя. Он еле выжил. А девочку спасли.
– Понял. Учту. И я не белый, не пушистый. – Гектор все глядел на нее, затем голосом Лоуренса Оливье из «Отелло» произнес: – Black I am black![16]
– Гек! – Катя коснулась его широкого запястья. Он замер. Выдохнул.
Ночной туман окутал не только столицу, но и Вороново, наползая с пруда и обволакивая дом Осмоловской. Юлия Александровна долго не спала, бродила по освещенной лампами террасе, останавливалась перед комодом в спальне, разглядывая фотографии в рамках. На всех снимках она и ее второй муж Илья. Они в Карловых Варах когда-то, они на отдыхе в Австрии. Они в Иерусалиме… Но перед внутренним взором Юлии Александровны вопреки ее желаниям возникали совсем иные картины.
Вешняки. 1 января 1960 года. Она вечером солгала матери: иду на каток с девчонками, – схватила старые коньки и украдкой, окольными путями помчалась к даче Велиантовых. Сугробы, вишни в снегу, дым из трубы. Юра Велиантов встретил ее в доме. В толстом шерстяном свитере, в кедах без шнурков он топил голландскую печь в «зале» и копался в старых бумагах семейного архива. После смерти тетки и матери он обитал на даче, доставшейся ему в наследство. Дома на окраине Вешняков начали уже потихоньку ломать. Семнадцатилетняя Юлия запыхалась, ее распирала радость, нетерпение – они с Юрой не виделись больше двух недель. И Новый год не встречали вместе. Но он в тот вечер казался рассеянным, далеким, держал дистанцию. На столе, на полу лежали кипы пожелтевших журналов по зоологии, орнитологии, дореволюционные географические карты, папки с черновиками научных работ профессора Велиантова. Тетка Юры хранила архив брата на даче, построенной Велиантовым еще во времена НЭПа. Когда тетку арестовали и отправили в лагеря, дачу не конфисковали лишь из-за ее принадлежности покойному профессору. За домом приглядывала мать Юры, но она лишний раз боялась зайти внутрь из-за дикого страха перед чекистами, арестовавшими тетку. Архивом никто не интересовался, бумаги отсырели, заплесневели. Юля видела кроме папок и черновиков мутные, потрескавшиеся от времени снимки разных птиц.
– Иван Венедиктович, дядя, прислал их тете Полине, – пояснил тогда Юле Велиантов-младший. – Из своей последней экспедиции на Тянь-Шань в тридцать первом году.
На некоторых фото были запечатлены горные пейзажи, пик, белый от снега и льда. Юра разложил фотографии на столе, подобно картам пасьянса. Она, Юля, смахнула их резким жестом – к черту!
– Юрка! Я матери наврала, примчалась на час. А ты, чокнутый, ледышка! Весь в бумажках, пыли и мышином помете! Фу!
– Погоди, Юлечка, постой. – Он не реагировал на ее нетерпение и пыл. – Здесь нечто крайне интересное и важное… Но я пока не разобрался. Этакая головоломка! Ребус! Самого главного не хватает вроде. Тетя Полина успела часть архива отдать Зоологическому музею. Смотри, – Юра Велиантов показал ей разрозненные листы, исписанные синими чернилами. – Здесь дядя пишет ей с Тянь-Шаня, но она некоторые страницы оторвала. Тетя оставила себе личные тексты. А другую часть листов она, наверное, отправила в Зоологический музей. Вот бы мне прочесть отсутствующее!