и диван-качели. Она устроилась на своих качелях, закутавшись в клетчатое пончо от Burberry, Гектор усадил Катю на стул, сам остался стоять, предоставив второй свободный стул усталому и злому полковнику Гущину.
– Чем конкретно интересовалась Краснова? – задал новый вопрос Гектор.
– Не осталось ли у меня каких-то бумаг моего первого мужа, – равнодушно ответила Юлия Осмоловская. – Я ответила: нет у меня ничего.
– А еще о чем она вас спрашивала? – подхватила Катя. Ей показалась несколько странной манера общения Осмоловской. Ее первая фраза о «музейнах крысах», ее тон… А сейчас она то ли пытается от них отбояриться, то ли выжидает… Она деньги требовала за визит на юбилей. Значит, намеревалась тогда музейщикам что-то продать?
– Допытывалась, где именно погиб мой муж в шестьдесят втором. Ее интересовало место. И при каких обстоятельствах, – ответила Осмоловская.
– А как он погиб? – спросил Гектор. – Мы узнали, он вроде ездил в Среднюю Азию – в отпуск или экспедицию? Куда именно?
– На Иссык-Куль. В июне шестьдесят второго, выбил себе отпуск, меня звал – мы недавно поженились с ним тогда. А я была студентка филфака, первокурсница, сдавала сессию. И я еще носила нашего ребенка под сердцем. Я не ожидала от Юры подобного. Очень переживала из-за разлуки. Он обещал вернуться через две недели. Он вел себя тогда словно безумец. По-идиотски.
– Его отпуск… поездка, – произнесла Катя, – имела какую-то связь с зоомузеем?
– Не помню. Но он там уже тогда работал. Я думала, он уйдет в МИД из университета, он мне хвалился планами еще до нашей свадьбы, когда ухаживал за мной – девчонкой. А он вдруг оформился переводчиком делегаций в Зоологический музей. Но заграницу он посещал. Китай – еще до нашей свадьбы. Потом и Китай накрылся медным тазом.
– Не касалась ли его поездка на Иссык-Куль обстоятельств гибели пропавшей экспедиции его родственника – профессора-орнитолога Велиантова? Он вам известен, вас ведь пытались пригласить на его юбилей в музей, – не отступала Катя.
– Для меня до сих пор загадка, зачем Юра туда поехал, бросив меня беременной на шестом месяце, – ответила Осмоловская. – Мужчины! Добьются своего, женятся, обрюхатят нас, бедных доверчивых баб, и вновь переключаются на свои хотелки… Я мечтала быть супругой переводчика посольства в Пекине, а стала женой мелкой музейной сошки. Нет, я Юрку не виню. Но когда мне сообщили о его смерти, у меня случился выкидыш. И с тех пор я не могла иметь детей. Для моего второго мужа моя бездетность оказалась настоящей трагедией.
– А кто был ваш второй муж? – вступил в разговор полковник Гущин.
– Славный, добрый, порядочный человек. Деловой, умный, оборотистый. Он занимался бизнесом, – лаконично ответила Осмоловская.
– Дом он построил? Или купил? – продолжал допрашивать на полицейский манер Гущин.
– Сначала купил, затем переделал под нас. Мы всегда с ним жили в достатке. И в согласии. Он скончался два года назад. Я не нахожу себе места после его смерти. Совсем одна осталась. Большой дом мне в моем возрасте уже не по силам. А хорошую прислугу сейчас трудно найти.
– Как погиб ваш первый муж Юрий Велиантов? – Катя снова повернула беседу в нужное русло, не давая Гущину с вдовой растекаться по древу.
– В горах сорвался в обрыв на грузовике, погиб вместе с местным шофером. Это все, о чем мне тогда сказали. Несчастный случай.
– А где случилась авария? – Гектор слушал уклончивые ответы вдовы очень внимательно.
– В горах. Где-то на Тянь-Шане, – ответила Осмоловская. – А может, я путаю. На Иссык-Куле. Я уже забыла. Вечность миновала с тех пор.
– У вашего мужа была тетка, Полина Велиантова, сестра профессора-орнитолога, – заметила Катя.
– Я ее помню. Старуха больная, туберкулезница. Она жила на старой профессорской даче брата в Вешняках, – Юлия Осмоловская глянула на Катю тусклыми старческими глазами. И Кате вновь померещилось: исподволь, но очень пристально Осмоловская изучает их, будто обдумывая нечто и машинально отделываясь общими ответами. – Тетя Юры долго маялась по тюрьмам, бедная. С тридцать седьмого в лагерях. Вернулась в пятьдесят шестом в Вешняки – мать Юры приглядывала за ее старым домом и участком, не давала даче окончательно сгнить. Я ведь сама из Вешняков, родилась там. И с Юрой мы познакомились в Вешняках. Правда, он был меня старше на тринадцать лет. В конце пятидесятых тетя Полина прописала Юру на своей даче – она уже умирала от лагерного туберкулеза, а дома в Вешняках сплошь начали ломать. За дачи давали жилье. И тетка решила Юрку осчастливить наследством.
– Полина Велиантова, возможно, хранила часть архива своего брата-орнитолога, в том числе и его письма тридцать первого года из экспедиции к горе Хан-Тенгри на Тянь-Шане, – заметил Гектор. – Ваш муж ничего вам не говорил о бумагах тетки?
– После ее смерти в пятьдесят девятом он наткнулся на какие-то письма, он мне сказал. Но я толком не знаю. Видите ли… я была в те времена еще несовершеннолетняя. Старшеклассница. А Юра – взрослый. Сосед наш по Вешнякам. Переводчик с китайского. Он оказывал мне, девчонке, знаки внимания. Он мне тоже нравился. Не подумайте ничего дурного – между нами тогда не существовало интима. Чистая платоническая влюбленность. Но мать мне категорически не разрешала с ним общаться. Мол, вырастешь – тогда. А сейчас – ни-ни. Мы виделись украдкой. Решили ждать, когда мне стукнет восемнадцать и нас распишут. А затем наш ветхий дом в Вешняках сломали и профессорскую дачу Велиантовых тоже. Нас с мамой запихнули в коммуналку на Таганке. А Юра получил однокомнатную квартирку на Ленинском проспекте. За всю шестикомнатную дачу с вишневым садом ему швырнули кусок совкового дерьма… Ну, мы, нищеброды, тогда любым подачкам радовались. Мы потом с ним жили в квартире на Ленинском после свадьбы.
– Из своего отпуска муж вам писал? – задала Катя последний вопрос. В душе она ощущала разочарование – зря они мчались вечером в Вороново.
– Юрка мне позвонил с автостанции, когда приехал… я не помню уже названия места. И затем прислал телеграмму – беспокоился о моем самочувствии. Я ему не ответила. Я на него сердилась – беременность у меня шла тяжело и я боялась. А он меня бросил одну. Умчался на поезде с одним рюкзаком ловить журавля в небе.
– Журавля? – Гектор вроде удивился. – Не Синюю птицу, часом? За ней охотился у горы Хан-Тенгри его дядя-орнитолог в тридцать первом.
– Сказочный журавль. – Осмоловская тускло глянула и на него из-под набрякших век. – А я – синица… Осталось мне тогда в шестьдесят втором только воды напиться… или удавиться на косе, овдовев в девятнадцать лет и потеряв первенца. Но я выжила, справилась с горем и потерей. А спустя годы встретила своего второго мужа. Он меня спас от одиночества и безысходности. Юра Велиантов же из Вешняков – мой