Я очень рад тебе, Юленька… просто я занят сейчас немножко. – Он отрешенно взирал на нее. – В ребусе скрыта какая-то тайна! Но я отыщу ключ. И найду…
– Мне не нужны тайны. Юрка, мне нужен ты! – Она обвила его шею руками.
– Разве ты не хотела бы прославиться? – мечтательно спросил он.
– Да, только если слава принесет много денег. Вон киноактрисы – Алла Ларионова, Татьяна Самойлова. Видела в киносборнике с фестиваля их платья и барахло.
– Речь, кажется, идет о настоящем сокровище, – улыбнулся Юра Велиантов. И в тот далекий вечер шестидесятого года, еще до их свадьбы, она восприняла его слова как шутку.
Нынешним туманным вечером Юлия Александровна слонялась по своей даче взад-вперед. «Ждун», караулящий свой звездный час. Вновь вспоминала.
Лето 1962 года. Ее муж Юра Велиантов звонит ей по межгороду. Через столько лет она сейчас не помнит названия той станции или поселка. Он спрашивает о ее самочувствии. Сообщает – мол, ищу надежного проводника в горы. Поход займет дней десять, затем куплю обратный билет на поезд и вернусь к тебе. А она, беременная, плачет в трубку, упрекает его, корит за равнодушие, жалуется – ей страшно одной, она боится родов. Их разговор по межгороду короток. Связь плохая.
Сентябрь 1962 года. Она – вдова. В их с Юрой однокомнатной квартире на Ленинском проспекте хаос и разгром. Мать явилась к ней вроде бы помогать – после выкидыша все месяцы Юлия чувствует себя скверно. Горе не прибавляет ей сил. Она не ходит на лекции, она практически бросила учебу. Мать хозяйничает, роется в их с Юрой вещах. Достает из шкафа его свитер, ботинки, два костюма. Твердит: один костюм старый, но другой, сшитый в спецателье зятю – переводчику делегации для поездки в Китай, – можно загнать в комиссионку. Юлия отмахивается: мама, отстань! Но мать выволакивает из шкафа две коробки с бумагами и папками, перевезенными Юрой с дачи в Вешняках на новую квартиру. Мать орет: это его тетки-туберкулезницы вещи! Зачем он их приволок? Тетка – тюремная вошь, лагерница, кашляла своим туберкулезом на бумаги, они заразные! На помойку их срочно! Она выбрасывает старый архив, фотографии в мусоропровод.
Лишь одно письмо остается у Юлии. Оно опоздало – пришло уже после Юриной смерти. Юля обнаружила его в почтовом ящике, выйдя из больницы. Тогда у нее не хватило сил распечатать последнее письмо мужа. Оно осталось непрочитанным. После ухода матери Юлия остается в квартире на Ленинском одна. Мать сварила ей кастрюлю картошки, оставила бутыль подсолнечного масла и кефир на подоконнике. Кашеваря, внушала: Юлька, не кисни, выше голову, дочка. С квартирой однокомнатной быстро сыщешь себе новую приличную партию. Не век тебе вдоветь. Прошлую жизнь забудь. Впереди – новые горизонты.
Юлия берет теплую картофелину. Откусывает от нее, запивает кефиром. Затем влачится с кухни в комнату, находит нераспечатанное письмо. Последняя вещь ее покойного мужа осталась в квартире – архив на помойке, одежду жадная мать забрала в комиссионку. Юлия вскрывает конверт – письмо толстое. Она не желает его читать. Она вычеркивает мужа из памяти. Швыряет листы в кухонную раковину, чиркает спичкой и поджигает письмо.
Языки огня в раковине. Слезы наворачиваются Юлии на глаза. Она задыхается. Она рыдает – все равно вспоминает мужа. Юра Велиантов катит по дачной дороге Вешняков на старом велосипеде. Он надевает ей на голову венок из полевых цветов в Кусково. Они в электричке целуются в тамбуре. Она встречает его на аэродроме после возвращения из Пекина с ученой делегацией… В новом сиреневом платье… Их скромная свадьба… Юра Велиантов, ее муж, ее первая девичья любовь, мертв. И она даже не знает, где его могила…
Как же она посмела сейчас не прочесть его последнее письмо?! Что она натворила?!
Обжигая пальцы, она выхватывает из пламени листок. Пускает воду. Огонь гаснет, оставляя запах гари, но письмо уничтожено, его черные клочки распадаются, намокнув в раковине. На спасенном листке нет обращения Юры к ней.
Юлия видит только рисунок, набросок, сделанный наспех. Схематично.
Вроде горы… Одна на первом плане – словно пирамида и выше остальных. И еще на листе – цифры.
Глава 20
«В богатом травами саду причалю…»[17]
Саундтрек Lawrence Arabia «Lick Your Wounds»
На Фрунзенской набережной в лифте, поднимаясь на свой этаж, Катя сказала:
– Роза твоя не увяла.
– Да. – Гектор оперся рукой о стенку лифта, вплотную придвигаясь к Кате, наклоняясь к ней с высоты своего роста. Он вбирал ее всю, целиком, потемневшим взглядом. – Стойкая, как ты.
Катя коснулась лепестков у ворота рубашки. Гектор обнял ее, прижал к себе, поднял.
Лифт остановился, двери открылись. Гектор, обнимая Катю одной рукой, вынес ее, открыл дверь квартиры ключами, хранившимися в кармане его пиджака. Захлопнул дверь ногой, не выпуская Катю из объятий.
– Гек… – Катя дотянулась до выключателя. В прихожей вспыхнул свет. Она увидела его лицо: решимость… несокрушимая… жажда… мужская… страсть…
– Гек, ну пожалуйста…
– Нет, Катя. Я не уйду.
– Мы еще должны подождать…
– Я не уйду. Ни сейчас, никогда. Я больше тебя не покину.
Катя тонула в его глазах.
– Швы твои еще не…
– Забудь о них.
– Гектор! – имя его слетело с ее губ. Имя, некогда прочитанное ею, девчонкой, в «Илиаде», имя героя, поразившего ее воображение, которого она всеми силами желала спасти от боли, от гибели – сначала в книге, в мире иллюзий. А потом в жизни.
– Я люблю тебя! – Гектор задыхался. – Жить без тебя не могу. Минуты считаю, если ты не со мной. Свет меркнет, когда тебя рядом нет. Катенька…
В богатом травами саду причалю…Милая, не отвергай…[18]
Он поцеловал ее.
Колесница… Привязав его к ней в Трое, влачили по острым камням, терзая… Вспыхнуло пламя – спалило ту колесницу дотла.
Им не хватило дыхания в поцелуе. Но, едва оторвавшись друг от друга, они стали целоваться вновь. Все, что сдерживалось усилием воли, – хлынуло. Выплеснулось разом…
В спальне… на кровати… на полу…
В их Трое в богатом травами саду…
Среди мирта и роз, лавров и пиний… Среди горькой полыни и базилика, тимьяна, розмарина, мяты, магнолий, хвои… На львиных шкурах, на горячих камнях, на земле, в облаках…
Они любили друг друга.
Той ночью.
Оглушенные, ослепленные страстью.
Она обнимала его. Он прижимал ее к своей груди – и у нее перехватывало дыхание. По его лицу катились слезы! Он не таил от нее ничего!
Никто, никто не видел полковника Гектора Троянского таким – ни в бою на Кавказе, ни в паучьих гнездах боевиком во время штурма, ни в пустыне сирийской, ни у спасенной Пальмиры, ни в кабинетах конторы… Лишь Катя видела его в слезах, обнимая, целуя его губы, глаза, все его тело, горячую плоть.
– Люблю тебя! Жизнь мне подарила, счастье… Какое наслаждение! Думал, не суждено уже мне узнать… А с