– А где мой малыш?
Поставила мачеха большое блюдо с рагу на стол. А Марлинкен все сокрушается и плачет.
А отец опять спрашивает:
– Где же мой сын? Почему его нет за столом?
– Ах, – отвечает мать, – да он ушел проведать семью своего двоюродного дедушки по материнской линии. Он собирался погостить у них немного.
– Но почему? Он даже со мной не попрощался!
– Ему так хотелось пойти. Он сказал, что пробудет у них полтора месяца. Не волнуйся, они за ним приглядят.
– Ладно, но меня это огорчает, – сказал отец. – Он не должен бы уходить вот так, не спросив меня. Жаль, что его нет с нами. Ему следовало бы попрощаться.
Принялся он за еду, а потом спросил:
– Марлинкен, доченька, почему ты плачешь? Твой братец вернется, не беспокойся.
Съел он немного рагу и говорит:
– Ах, жена, это самое лучшее рагу, которое я когда-либо пробовал. Оно восхитительно! Дай-ка мне добавки. А вы двое совсем не едите. У меня такое чувство, что это все мне достанется.
И он съел все блюдо до последнего кусочка, а кости под стол бросал.
Марлинкен пошла к своему комоду и достала самый лучший шелковый платок. Затем собрала под столом все косточки, сложила их в платок, завязала и вынесла наружу. Она столько плакала, что слез у нее не осталось, только кровь из глаз капала.
Положила она косточки под можжевеловое дерево на зеленую траву и, как только сделала это, почувствовала, что стало легко ей на сердце, и она перестала плакать.
И начало можжевеловое дерево покачиваться. Стали ветки на нем то раздвигаться, то опять сходиться, как будто кто в ладоши хлопает. И тут среди ветвей собралась золотистая пыль, а затем взметнулась вверх, как пламя, и из пламени вылетела прекрасная птица, которая взлетела высоко-высоко, беззаботно распевая и чирикая. А когда она улетела, стало можжевеловое дерево таким же, как прежде, а платок с костями исчез. Марлинкен снова почувствовала себя счастливой, как будто брат ее был все еще жив. Побежала она домой и села ужинать.
Тем временем птица улетела далеко-далеко. Она прилетела в город, села на крышу дома золотых дел мастера и запела:
– Мачеха меня убила,Съел меня отец родной,Косточки сестра сложилаПод можжевельник молодой.Чик-чирик, пусть знает свет:Красивее птицы нет!
Золотых дел мастер сидел в своей мастерской и делал золотую цепь. Услыхал он птицу, что пела у него над головой, и подумал, как великолепно она поет. Мастер встал, чтобы выйти наружу и посмотреть, что это за птица. Он покинул дом в такой спешке, что потерял по пути туфлю, и стоял посреди улицы в кожаном фартуке и одной туфле, с пинцетом в правой руке и золотой цепочкой в левой. Посмотрел он вверх, чтобы увидеть птицу, но пришлось ему заслонить глаза рукой от яркого солнца, тогда он окликнул ее: – Эй, птичка! Славную песенку ты поешь! Спой ее для меня снова!
– Ох, нет, – ответила птица, – просто так я дважды петь не стану. Дай мне золотую цепочку, тогда я снова спою тебе.
– Вот, пожалуйста, – сказал золотых дел мастер. – Иди и возьми ее, но только спой мне еще раз.
Слетела птица вниз, ухватила правой лапкой золотую цепь, уселась на садовую ограду и запела:
– Мачеха меня убила,Съел меня отец родной,Косточки сестра сложилаПод можжевельник молодой.Чик-чирик, пусть знает свет:Красивее птицы нет!
Затем она улетела, прилетела к дому сапожника, уселась на крышу и запела:
– Мачеха меня убила,Съел меня отец родной,Косточки сестра сложилаПод можжевельник молодой.Чик-чирик, пусть знает свет:Красивее птицы нет!
Сапожник набивал набойки на своей колодке, но замер с молотком в руке, когда услыхал птичью песню; он выбежал на улицу и посмотрел на крышу. Ему пришлось прикрыть рукой глаза, потому что солнце светило очень ярко.
– Птичка, – окликнул он ее, – как ты прекрасно поешь! Я никогда не слыхал подобной песни!
Он забежал обратно в дом и позвал жену.
– Жена, выйди-ка и послушай эту птичку! Это диво дивное!
Позвал он дочь, ее детей, подмастерьев и служанку, и все вышли на улицу и стали с изумлением разглядывать птицу. Ее красно-зеленые перья сверкали, золотое оперение шеи ослепительно блестело на солнце, а глаза сияли как звезды.
– Птичка, – позвал ее сапожник, – спой эту песенку еще раз.
– Ох, нет, – отвечает птица, – просто так я дважды петь не стану. Дай мне те красные туфли, что я вижу на твоем верстаке.
Жена сапожника побежала в мастерскую и принесла туфли, а птичка слетела вниз и схватила их левой лапкой, затем стала летать над их головами и петь:
– Мачеха меня убила,Съел меня отец родной,Косточки сестра сложилаПод можжевельник молодой.Чик-чирик, пусть знает свет:Красивее птицы нет!
Потом она улетела прочь, вылетела из города и полетела вдоль реки, держа правой лапкой золотую цепочку, а левой – туфли. Она летела и летела, пока не добралась до мельницы. А колесо на мельнице вертелось: шлеп-шлеп, шлеп-шлеп, шлеп-шлеп! У мельницы сидело двадцать подмастерьев, они обтесывали новый жернов: тут-тук, тук-тук, тук-тук, а мельница снова: шлеп-шлеп, шлеп-шлеп, шлеп-шлеп.
Облетела птица мельницу, уселась на липу, что росла перед мельницей, и запела:
– Мачеха меня убила…
И один из подмастерьев бросил работу и посмотрел наверх.
– Съел меня отец родной…
Еще двое перестали работать и стали слушать.
– Косточки сестра сложила…
Еще четверо остановились.
– Под можжевельник молодой…
И восемь отложили свои молотки.
– Чик-чирик, пусть знает свет…
Еще четверо стали оглядываться.
– Красивее птицы нет!
Наконец последний подмастерье услышал пение и оставил свое долото, и все вместе стали они улюлюкать, хлопать в ладоши и бросать шляпы в воздух.
– Птичка, – воскликнул последний подмастерье, – это лучшая песня, которую я когда-либо слышал! Но я услышал только последнюю строчку. Спой ее снова для меня!
– Ох, нет, – отвечает птица, – просто так я дважды петь не стану, дай мне мельничный жернов, который вы обтесываете, и я спою тебе еще раз.
– Если бы он только был мой, ты бы получила его в ту же секунду! – сказал подмастерье. – Но…
– Ладно, – сказали остальные. – Если она споет нам еще раз, может забрать его, милости просим.
Взяли все двадцать подмастерьев длинное бревно, подсунули конец под край жернова и подняли его: Эй, ухнем! Эй, ухнем! Эй, ухнем!
Слетела птица вниз, просунула шею в отверстие посередине, надела жернов на себя, словно воротник, взлетела опять на дерево и запела:
– Мачеха меня убила,Съел меня отец родной,Косточки сестра сложилаПод можжевельник молодой.Чик-чирик, пусть знает свет:Красивее птицы нет!
Когда она закончила песню, то расправила крылья и улетела. В правой лапке несла золотую цепочку, в левой – туфли, а на шее у нее был мельничный жернов. Она летела и летела назад в дом своего отца.
А в доме за столом сидели в то время отец, и мачеха, и Марлинкен.
И вот говорит отец:
– Знаете, стало мне отчего-то легко на душе. Я чувствую себя так хорошо, как не чувствовал все эти дни.
– Хорошо тебе, – отвечала его жена. – А я вот чувствую себя плохо, словно большая гроза надвигается.
А Марлинкен просто сидела и плакала.
Тут и птичка прилетела. Облетела она дом и уселась на крышу, и сразу отец сказал:
– Не думаю, что я когда-либо чувствовал себя так хорошо. На улице солнышко светит, и у меня такое чувство, что скоро увижу я старого друга.
– Ну, а я чувствую себя ужасно! – говорит жена. – Не знаю, что это со мной. Я вся и мерзну и горю. Зуб на зуб не попадает, а в венах будто огонь пылает.
Трясущимися руками она развязала свой корсет. А Марлинкен сидит в углу и все плачет, да так, что ее платок сделался от слез насквозь мокрым.
А птица слетела с крыши и села на можжевеловое дерево, где всем она была видна, и запела:
– Мачеха меня убила…
Мать прижала руки к ушам и глаза плотно зажмурила. В голове у нее зашумело, а под веками молнии засверкали.