Морской части стаи ничего не остается, кроме как осваивать водное и островное пространство, а также совершенствовать физическую культуру водоплавания. Мы уже намекали в главе «Тело как улика», что именно вынужденные тренировки повлияли на выпрямление скелета, укрепление пресса и ягодичных мышц, формирование жировых прослоек, исчезновение шерсти, удлинение стопы, появление воздушного шлюза в виде длинного носа и возможности задерживать дыхания, без которой невозможна членораздельная речь. Доступ русалок к сухопутным запасам пищи основного племени теперь уже закрыт полностью, граница охраняется круглосуточно «ночными дозорами» с горящими факелами. Так что нет ничего удивительного в том, что русалкам придется осваивать, с помощью добытого огня новые виды диеты – прежде всего рыбу и земноводных. Это является фактором выживания, поэтому нам вроде бы легко интерпретировать следующие стихи из Книги Бытия про День Пятый: «И сотворил Бог рыб больших и всякую душу животных пресмыкающихся, которых произвела вода, по роду их, и всякую птицу пернатую по роду ее» /Быт 1,21/.
То есть вроде бы, на первый взгляд, речь идет только о новых видах еды и новых видах деятельности – рыбалке и птицеловстве. В конце концов, неизбежное возобновление маниакально-трудового инстинкта применительно к деревянным орудиям вполне могло родить первые копья и остроги для битья рыб. Однако, как мы уже не раз сами себе говорили, в откровениях Библии нет ни одной лишней детали. Например, можно заметить, что почти каждый день Творения разделен на три части. В первой, утренней части Бог возвещает свой замысел. Во второй части, в полдень Бог осуществляет свой план. Наконец, ближе к вечеру Бог благословляет свое творение.
Так вот, заметим, что в первоначальном божественном замысле, в утреннем плане на творение Дня Пятого указаны только пресмыкающиеся и птицы, без рыб. А в вечернем благословлении птицам отведено место не в воде, а на земле. «Земля», то есть вера, в том числе и в новый символ божественного огня, как мы помним, относится к основному племени. Поэтому есть повод предположить, что именно пресмыкающиеся, значащиеся во всех трех частях рассказа о Дне Пятом, имеют наибольшее значение для водной части нашего первобытного общества.
Кроме того, мы помним главу Книги Бытия, относящуюся к более позднему периоду грехопадения Адама и Евы. Там тоже одним из заглавных персонажей был змей-искуситель, причем водивший дружбу именно с женщиной. Все знают, что Бог проклял и изгнал из Рая двух грешников. Но проклятых было трое, и первым был проклят змей, в том числе такими словами: «и вражду положу между тобою и между женою, и между семенем твоим и семенем ее»/Быт. 3, 1-15/. Однако, что же это получается – до этого проклятия жена со змеем были друзьями? А сам змей был равноправным обитателем божественного Рая? Именно так и не иначе можно прочитать библейскую символику.
Кроме библейских пророков есть и другие независимые свидетели в пользу змея. Наш эксперт профессор А.Ф.Лосев уже докладывал присяжным о том, что у самых древних греков словом «зевс» обозначались шесть божественных предметов, в том числе и змея, и птица. Так что наш неожиданный вывод из библейских стихов про грехопадение змея подтверждается источниками, независимыми от иудео-христианской традиции. Теперь чтобы понять место змеи и птицы в ряду божественных символов, вспомним обстоятельства появления божественных символов в предыдущие Дни Творения. Причем божественными, несущими нуминозный свет, эти символы становятся потому, что означают обретение нового знания и связанного с ним божественного состояния единства стаи.
Теперь вспомним все по порядку. В полдень Дня Первого родился самый первый свет знания в виде божественного Артефакта. Аналогичный символ есть среди шести минойских воплощений «зевса» – изображение фаллоса. В полдень Дня Второго произошло вроде бы наоборот: полное разделение стаи на верхние и нижние воды. Однако это разделение вернуло стаю к светлому состоянию единства, поскольку верхние оказались в естественном статусе детенышей, а нижние – в родительском. Невидимая, но непреодолимая граница «неба» оказалась наполнена новой психической субстанцией – божественной любовью, соединяющей как родительские, так и преобразованные Артефактом эротические чувства. Так что и это социальное изобретение стало еще одним синонимом божественного. Ведь Бог – это Любовь. Хотя этот важный символ и не был назван среди воплощений «зевса».
В полдень Дня Третьего единство стаи было достигнуто за счет соединения в одних руках деревянного Артефакта и каменного топора. А одним из символов минойского «зевса» является совершенный инструмент – обоюдоострый топор «лабрис». Наконец, в полдень Дня Четвертого божественная любовь воплотилась в божественный огонь, а еще одним символом божественного становится «сардонический смех», родившийся одновременно с прирученным огнем. Такой убедительный ряд заставляет нас думать, что и божественные символы «змеи» и «птицы» играют гораздо большую роль в антропогенезе, чем просто новая пища. Тем более что змея как раз ею не является, в отличие от похожей на нее рыбы. Скорее, употребление змей в пищу было одним из первых и самых строгих табу.
Итак, нам нужно попытаться реконструировать ход событий, который мог бы привести к получению змеем такой же символической власти над стаей, как и огонь в предыдущий День. Для начала возможной реконструкции мы должны уяснить, что стереотипы поведения русалок и основного племени по итогам Дня Четвертого должны усложниться. Четыре Дня обогатили коллективный опыт набором разнообразных программ поведения, которые должны быть задействованы.
Например, должен был хотя бы изредка, но возобновляться опыт ночных оргий на берегу под управлением Луны. Есть подозрение, что даже в современных этнических традициях этот опыт сохранился в виде праздника летнего солнцестояния, Ивана Купалы. Включая обряды факельных шествий по берегу водоема с последующими купаниями и проявлениями промискуитета. Хотя с первыми лучами солнца вновь вступают в силу сексуальные табу, столь же строгие, как и запрет на общение членов основного племени с русалками, вступивший в силу утром Дня Пятого.
Водная часть племени после возвращения на круги своя, в глухую изоляцию должна была вернуться и к амбивалентному невротическому состоянию психики – сочетанию страха и непреодолимого влечения. То есть русалки снова принялись точить топор войны с целью реванша. Однако наличие на берегу, у основного племени огненных факелов и острых топоров вынуждает искать новое решение проблемы. При этом пути решения не ограничены лишь монотонным маниакально-депрессивным шлифованием орудий и добыванием огня. Теперь в психическом арсенале прачеловека есть опыт преодоления животного страха. И если прежние стереотипы надежды не дают искомого результата, то должна включиться программа преодоления страха. Невротическое состояние психики русалок делает именно самые страшные, жуткие вещи наиболее привлекательными. Ведь победа над собственным страхом, приручение самых опасных вещей, таких как огонь, наделяет нас магической силой, необходимой для реванша над ненавистным, но столь вожделенным врагом.