она была запечатлена рука об руку с Карлом, во время прогулки у озера Ванзее прошлым летом, когда настырный пляжный фотограф наконец-то уговорил их сфотографироваться. Карл криво улыбался, а она, Хульда, щурилась от солнца, но этот снимок все равно ей нравился. Однако чем дольше она думала над словами Карла, тем сильнее росло ее раздражение. Было тяжело вести споры с инспектором, разбирающимся в правах и законах, в то время как ей, акушерке с Винтерфельдской площади, оставалось лишь полагаться на инстинкт. Это выглядело как не сходившееся математическое равенство – мужчины всегда настаивали на своем разуме, могли апеллировать к здравому смыслу, который, по всей видимости, подарен им природой. В то время как у женщин признавалось лишь наличие
интуиции, обманчивой и считавшейся ненадежной. Потому-то они с самого начала в любом споре оказывались в проигрыше. Но Карл был не таким, как все. В своих взглядах на представительниц женского пола он казался Хульде прогрессивным, он уважал ее мнение, несмотря на то, что она женщина. Но, очевидно, даже ему иногда было трудно выйти за рамки и он, глядя свысока, объяснял ей, как устроен мир. Это выводило Хульду из себя!
Даже если он прав, размышляла она, не стоит с самого начала подключать полицию к поискам ребёнка. Интуиция подсказывала ей, что это неверно и как раз не приведет к цели.
Но хотя она все время уверяла себя в правильности своего решения, ощущалась тяжесть в желудке. Хульда крутилась в постели и не могла найти покой. В мыслях проносилось личико младенца с улицы Гренадеров, курносый носик, так сладко подергивавшийся во сне, мягкое тепло его тельца. Где он мог быть? Заботятся ли сейчас о нем? Хульда очень на это надеялась. Потом она вновь запретила себе думать о нем. Это не ее ребенок. Она была лишь инструментом, помогающим при родах. Жизни, которые появлялись на свет, не становились собственностью Хульды, она даже не ставила штамп на новорожденных, лишь отправляла их в плавание по морю жизни, где они уж точно обходились без нее.
Это было самым тяжелым в работе Хульды. Она потратила много лет, чтобы научиться помогать и отпускать. И теперь ей это весьма часто удавалось. Однако иногда чувство ответственности вынуждало ее вмешиваться, и тогда Хульда рисковала разбить себе нос, потому что разнюхивала вещи, ее не касающиеся.
Сон не хотел наступать. А когда, наконец сдавшись, она встала, закрыла ставню, набросила халат и снова взяла в руки книгу, в дверь вдруг постучали.
Хульда знала, что стуки бывают разные. Вопросительный, нерешительный, вежливый, радостный, энергичный, гневный.
Это был стук страха, даже скорее паники.
Она подошла к двери и открыла. В слабом свете лампы стоял мальчик лет десяти. Его рыжие волосы торчали в разные стороны, словно он только что упал с кровати. Хульда его узнала, это был Хуго Райхерт, старший сын Марианны Райхерт с улицы Гольцштрассе неподалеку. Семья держала шляпную лавку и жила с тремя детьми в том же доме этажом выше. Четвертый ребенок был на подходе, насколько Хульда могла судить по округлившемуся животу Марианны, встретив ее в последний раз на рынке. Но для родов время точно еще не подошло. Хульда пока не приходила к Марианне дать консультацию, обычно это делалось в последние недели беременности.
– Хуго, – она схватила мальчика за руку. Он дрожал, но закусил губу, чтобы не расплакаться.
– Фройляйн Хульда, вы можете прийти? Маме плохо, она истекает кровью.
– Заходи, – пригласила Хульда. Мальчик вошел, Хульда усадила его на стул и протянула коробку с печеньем, которую всегда хранила на полке.
– Бери, – предложила она. – Шоколадное – самое вкусное. Я сейчас быстро оденусь.
Хуго послушался. Он сидел и жевал, жалкий съежившийся комочек. Он отвернулся, пока Хульда скидывала халат и застегивала юбку. Она надела теплый пуловер, зашнуровала ботинки, прихватила пальто и сумку.
– Пойдем, – позвала она.
Хуго встал, смахнув крошку со рта и слезу со щеки. Вместе они быстро спустились по лестнице и вышли на темную улицу.
В черном небе сияла огромная луна, как круглый великан охраняющая высокие дома Шёнеберга. Хуго побежал, и Хульда поспешила за ним. Они тяжело дышали, пересекая молчаливую Винтерфельдскую площадь. Павильон Берта стоял темной точкой в центре, вокруг не было ни души. Хульда не имела понятия, который сейчас час, вероятно, глубокая ночь.
Они дошли до дома с импозантными эркерами на углу Гольцштрассе, пробежали мимо двух пустых рестораций и наконец достигли дома Райхертов. В витрине красовались элегантные мужские и щедро отделанные дамские шляпы. На высоких прутьях литого забора недоставало латунных элементов – уже несколько недель разворовывался весь металл, который плохо лежит. Фурнитура дверей, медные покрытия громоотводов, свинцовые трубы, даже крышки канализации с улицы расходились в обмен на деньги. Ничего удивительного, что заработавшаяся полиция не успевала справляться с преступностью. Мошенничество походило на лавину, подгребающую под себя остатки приличия и морали.
Хуго взял Хульду за руку и повел вверх по лестнице, не тратя времени на то, чтобы зажечь свет. Хульда старательно вспоминала все, что ей было известно о ранних родах и о проблемах, с ними связанных.
Наконец Хуго открыл перед ней дверь квартиры.
Торговля шляпами, очевидно, шла хорошо: везде горел свет, и Хульда еще с прошлых визитов помнила изысканную мебель и уютные ковры. На диване сидели две маленькие девочки в ночных сорочках, с осунувшимися от страха и усталости лицами.
– Мама в спальне, – сказал Хуго.
– Будь рядом, – попросила Хульда и, глядя на других детей, добавила: – А вы, девочки, пока не заходите. Я помогу вашей маме, не бойтесь.
Вильгельм Райхерт, муж Марианны, вышел в коридор, бледный и изнеможенный. Он пожал Хульде руку:
– Спасибо, что вы так быстро пришли. Но я боюсь, все кончено.
Хотя Хульда внутренне не пылала оптимизмом, она успокоила:
– Я сначала пойду осмотрю ее. Оставайтесь с детьми, я сама найду дорогу.
Ни за что на свете ей не хотелось, чтобы напуганный муж мешался под ногами. Она слишком хорошо знала, как быстро мужское отчаяние сменяется гневом, и тогда она, как акушерка, становится виновной во всем.
– Марианна? – тихонько позвала Хульда, толкнув неплотно прикрытую дверь спальни. Она почуяла запах крови еще до того, как увидела скорчившуюся на кровати женщину, которая при ее появлении медленно повернула голову.
– Фройляйн Хульда, – прошептала она, – прошу вас, помогите мне.
– Что произошло?
Хульда подскочила, присела на край кровати и взяла Марианну за руку:
– Слишком рано для родов, я права?
– Да, – прохрипела женщина, – ребенок должен был родиться только через три месяца. Но он появится