работы домой, она упала в обморок, и у нее из носа шла кровь. Я завел ее домой и поднялся к себе, чтобы принести что-нибудь холодное. А когда я вернулся, то обнаружил, что она нашла в моем телефоне свои фотографии. Те, что я собирался послать вам на следующей неделе.
— О черт!
— Я попытался сделать вид, что влюбился в нее.
— И это ее оттолкнуло?
— Напротив. Мне кажется, она сама в меня влюбилась. Мы поцеловались. Я знаю, что это непрофессионально, но мне не хотелось расстраивать ее. Теперь я понимаю, что допустил ошибку. А позавчера вечером я показывал ей приемы самозащиты, потому что она опасалась нападения, и сказал, что между нами ничего не было. Она ужасно расстроилась.
— А почему она опасалась нападения?
— Мне казалось, что она боится своего бывшего, который хотел отобрать у нее ребенка.
— У нее есть ребенок?
— Это еще одна странность. Я побывал в ее квартире и обнаружил, что ребенок — это кукла.
— Что?
— Да. Такая очень натурально выглядящая кукла, которую можно заказать по интернету. Она делала вид, что это ее ребенок.
— О господи! Что же с ней случилось? — спрашиваю я скорее не его, а саму себя.
— У меня есть ее фотографии, информация о том, с кем она встречалась, — в общем, все, что вы просили…
— Но ведь вы ее упустили! — говорю я с плохо скрываемым бешенством. — Ну и что вы, спрашивается, за детектив? Даже мистер Магу[13] справился бы лучше вас.
— Я не ее телохранитель. Вы просили «Миддлтон» предоставить ее фото, информацию о ее ежедневных перемещениях и общую картину жизни. Это все.
— Я просила присматривать за ней и дать мне полную информацию о ее жизни. Мне хотелось узнать, счастлива ли она, устроена ли.
— Ну, об этом вам придется судить самой, но по-моему, она не счастлива и не устроена. И вообще она совершенно ненормальная.
— Как вы можете так о ней отзываться?
— Прошу прощения. Я не должен был этого говорить.
— И что, к чертям собачьим, я должна делать с вашими извинениями, мистер Коттерил? — кричу я. — Может быть, вместо них вы найдете мне мою кузину?
— Я не знаю, что еще сказать.
— Вы знали, что она была уязвимой. Знали, что она скрывалась и боялась, что ее найдут. Почему же вы не… О господи!
— Я все же не думаю, что ее похитили. Квартира выходит прямо на набережную. Кто-нибудь обязательно должен был что-нибудь увидеть или услышать.
— Почему же вы ничего не увидели и не услышали? Ведь я вам плачу именно за это, паршивый вы идиот. — Из моих глаз начинают катиться слезы, и я вытираю их ладонью. — Я должна приехать. Я больше не могу сидеть тут и ничего не делать.
— Ну хорошо. Тогда я возвращаюсь в Лондон.
— Что? Вот прямо сейчас вы возвращаетесь в Лондон?
— Мне не за кем больше наблюдать, миссис Валетт. Если Алисы здесь нет, то и мне здесь делать больше нечего. Я на работе.
— Вы хотите, чтобы я вам заплатила?
— Простите?
— Вы. Хотите. Чтобы. Я. Вам. Заплатила?
— Вы мне уже заплатили.
— Я заплатила отсроченным чеком.
— Что? Вы не могли этого сделать!
— Значит, так. Сидите на месте, и я приеду так быстро, как только смогу. Пошлите мне ваши координаты и молитесь, чтобы она нашлась живой, иначе, клянусь всеми святыми, кто-нибудь найдет следы крови на вашем ковре.
Глава шестнадцатая
Третий день рождественских каникул,
восемнадцать лет назад…
Я сижу вместе с Алисой в нашем замке на дереве и болтаю в воздухе ногами, свешивающимися в дверной проем. Алиса помешивает каменный суп, который она готовит на обед.
— Ты покормила мангустов? — спрашивает она меня.
— Угу.
— А какие они, мангусты?
— Мне кажется, это такие птицы… — отвечаю я. — Скоро надо будет идти за стейками для полярных медведей, пока магазин еще не закрылся.
Украдкой достаю одну конфетку из пакета, который мы держим, чтобы полакомиться после чая. Алиса поступает так же.
— С твоим папой все в порядке? — спрашиваю я.
— Ага. Почему ты спрашиваешь? — отвечает Алиса, перестав помешивать суп.
— Я ввдела, как он плакал сегодня утром. И мой папа тоже. Последний раз они плакали только на похоронах дедушки.
— Мой папа все время плачет, — отвечает Алиса. — Он плакал, когда по телику показывали рекламу приюта для животных, и когда какая-то леди выиграла в викторине моторную лодку.
— А мой не плачет никогда, — говорю я. — Я рассказала об этом маме, а она ответила, что он просто резал лук. Но никакой лук он не резал, потому что на обеду нас был пирог с рыбой.
— Давай не будем сейчас об этом думать, — возражает Алиса. — Садись за стол. Я наливаю суп.
Сажусь за воображаемый стол, и мы делаем вид, что едим суп. Потом мы моем тарелки, вытираем их и складываем в буфет. А потом наступает очередь конфет.
— Я хочу пить, — говорит Алиса.
— Хочешь я пойду и принесу нам еще по бутылке «Фанты»?
— Тетя Челле нам больше не даст. Она сказала, что мы можем выпивать только по одной бутылке в день.
— Она не узнает. Паб сейчас закрыт, и все наверху. Я принесу еще парочку.
Пересекаю садик, врываюсь через заднюю дверь в кухню и бегу в бар, в котором сейчас должен царить полумрак, не считая вечернего света, пробивающегося через ромбовидные окошки в свинцовых переплетах. Но в зале все еще горит свет, играет музыка и раздаются голоса — дяди Дэна и мамин. Я ныряю под стойку.
— Все будет хорошо, сестричка.
— Нет, не будет. Как все может быть хорошо, если ты понятия не имеешь, во что ты вляпался? А что станет с Алисой?
Музыкальный автомат щелкает и переключается на следующую мелодию. Аккордеон. Музыка становится громче.
— Потанцуй со мной.
— Нет уж, — фыркает мама. — Я занята.
Она собирает со столов пепельницы. Отца не видно. Наверное, он уже поднялся наверх.
— Иди сюда, Челле, — просит дядя Дэн. — Пожалуйста, потанцуй со мной.
Я слышу, как мама плачет. Песня, которую играет автомат, называется «Он мой брат». Выглядываю из-под стойки и вижу их, двигающихся по кругу в центре зала в объятиях друг друга. Дядя гладит маму по голове.
— Должен же быть какой-то выход. Ты должен снова обратиться в полицию.
— Или я, или они, Челле. Так они сказали.
— Я не хочу потерять тебя. Не могу.
— Давай просто потанцуем, сестричка.
Выглядываю еще раз и вижу, что они действительно танцуют. На дяде — красная футболка бристольского футбольного клуба,