квартире декабрист Палицын. Эта «благородная дама» следила за своим квартирантом и делала на него доносы.
Не являлся ли агентом Кушинникова домохозяин Чиляев?203
Фигура Василия Ивановича Чиляева (Чилаева, Челяева, Чиладзе, Чилашвили) в деле убийства Лермонтова почему-то до сих пор в работах исследователей остается в тени, хотя еще в первой половине ХХ века Е.И. Яковкина обратила внимание на странности домовладельца. Так, найдя в церковной книге Пятигорска запись о том, что слуга Лермонтова Христофор Саникидзе являлся крепостным Чиляева, Яковкина доказала лживость показаний последнего: тот утверждал Мартьянову, что шестнадцатилетнего Христофора Лермонтов привез с собой. Чиляев знал о Лермонтове очень много: вплоть до того, что тот ел на завтрак, обед и ужин. Чиляев располагал подлинными делами пятигорского комендантского управления, связанными с Лермонтовым, и другими ценными документами. Е.И. Яковкина, консультируясь с юристами, вопрошала:
Как у Чиляева могли оказаться подлинные дела комендатуры? Такие дела никому не выдаются. Выкрал он их, что ли? Или кого-то подкупил? Но зачем они ему? Ведь у Чиляева не было связи с делами Лермонтова: ни с его рапортами о болезни, ни с делами о дуэли. Если отбросить особую заинтересованность Чиляева в личности Лермонтова, то совершенно непонятно, для чего ему эти подлинные дела? Были, значит, какие-то особые причины, чтобы заполучить их. Не было ли в этих делах, помимо официальных документов, которые впоследствии стали известны из других источников, еще чего-то, что требовалось уничтожить?204
Смерть Лермонтова произвела на Христофора Саникидзе сильное впечатление: по воспоминаниям Н.П. Раевского, слуга буквально «убивался». Не потому ли, что юноша понял, зачем его приставил хозяин к Михаилу Юрьевичу? И не потому ли показания Саникидзе совершенно неправдоподобны?
Верзилины, Чиляев, Кушинников, Ильяшенков, Траскин… – все они действовали слаженно и заодно.
Карпенко и Прищеп полагают, что Глебов рассказал полковникам В.И. Ильяшенкову и А.С. Траскину «что-то о своих действиях»205, а возможно, и о Верзилиной, сообщившей об убитом, и хотел представить дело так, что он является единственным секундантом. Его арестовали и объяснили, что Верзилиных вмешивать ни в коем случае нельзя, а на роль единственного секунданта он не годится: у Глебова плохо действовала в тот момент правая рука (после ранения). А так как «дуэль без секундантов и очевидцев – это убийство», то нужен еще один «секундант».
Второй «секундант» Васильчиков появился утром 16 июля.
Его, вероятно, уговорили, а может, и обязали, так как «выдвинутая фигурантами версия скрываемой от властей дуэли казалась менее опасной военачальникам, чем убийство по их недосмотру за войсками и населением»206.
Траскин давал рекомендации, как следует из записок, которыми обменивались Мартынов, Глебов и Васильчиков, говорить только о четырех участниках. Глебов и Васильчиков стали вдохновенно сочинять о том дне, когда якобы произошла «ссора»:
Кроме нас четверых в то время никого не было в доме Генеральши Верзилиной207.
Кстати, Мартынов, возможно, намеренно «брякнул» про дом Верзилиных, что послужило поводом к допросу М.И. Верзилиной. Не было ли у «дуэлянта» слабой надежды на допрос всех Верзилиных, одна из которых могла подтвердить его алиби?.. И на что он мог надеяться после того, как увидел горячую готовность всего окружения придумать недостающие доказательства «дуэли»… Мартынов понял, что наказание для него будет мягким, и… смирился. Тем более, повторимся, он не знал, что же произошло на самом деле.
Но, допустим, в тот момент Мартынов не знал правды, не располагал «воспоминаниями», которые насочиняли впоследствии, боялся поворота в деле к «умышленному убийству» и так далее. Но когда прошло время и улеглись страсти, Мартынов имел возможность оглянуться, поразмыслить… Неужели не рассмотрел получше Эмилию?
Думается, рассмотрел. Но… Представим, что Мартынов признался в убийстве сам (что облегчило ход следствия колоссально), ради него лжесвидетельствовали друзья, «закрывало глаза» начальство. Наказание гауптвахтой закончилось осенью 1841 года, а в 1845 году, как только сняли епитимью, Мартынов женился. Каждый год жена рожала ему ребенка (всего они родили одиннадцать детей)208. А в 1849 году родной брат Акима Павловича Шан-Гирея (друга и родственника Лермонтова) – Алексей – женился на Надежде Верзилиной. Вскоре (в 1851 году) и Эмилия вышла замуж за самого Акима Павловича. Таким образом, «вытаскивание» «белья» из дома Верзилиных стало абсолютно невозможным при жизни участников трагедии и после их смерти – ради детей… Нельзя сбрасывать со счетов и симпатию Мартынова к Верзилиным: есть мнения, что Николай Соломонович был неравнодушен к Эмилии (как знать, может, и с Надеждой в день убийства дружески обсуждал ее старшую сестру?). В этой связи интересный факт: последнюю дочь, родившуюся в 1860 году, Мартыновы называют Эмилией, причем в роду у Мартынова не было женщин с таким именем.
Дважды принимаясь за написание исповеди (кстати, а зачем?), Мартынов вновь и вновь не мог выбраться из колеи вранья. То он был «в близких отношениях»209 с Лермонтовым, то вдруг жизнь последнего была ему «вовсе неизвестна»210; то вдруг вспоминал постоянные издевательства Лермонтова над новичками (но, заметим, не над ним лично) в Юнкерской школе, то вдруг утверждал, что Лермонтов вообще провел в этой школе благодаря связям бабушки «едва ли и несколько месяцев»211. По всей видимости, Мартынов не мог выйти из роли обиженного и всеми силами пытался хоть что-то сказать в свое оправдание перед потомками. Потомки, добавим, продолжили его дело и очернили Лермонтова так, что не пожалели и родную сестру Мартынова. Посмотрим еще на положение Мартынова с другой стороны: он был «приговорен» к епитимье. Т.е., пока ее не снимут, он не может официально жениться. Чтобы епитимью сняли, он должен раскаяться в убийстве. Он раскаялся. В противном случае, если бы (допустим) Мартынов на исповеди начал утверждать, что убил не он, то церковное наказание длилось бы до смерти. Теперь представим: Мартынов прощен, женился, ходит в церковь, крестит детей, справляет именины, стареет, дряхлеет и пишет исповедь, где признается, что все это время, подходя к причастию, врал, а на суде лжесвидетельствовал. И клеветал на Лермонтова. Как отнесутся к этому в первую очередь родные, которых, получается, он тоже обманывал? И, опять же, где доказательства невиновности? Их нет. Вот поэтому Мартынов постоянно «сползал» в заученное «вызвал, выстрелил, убил» (вспоминается известное многим из современности: «поскользнулся, упал, закрытый перелом, потерял сознание, очнулся, гипс…»); вот поэтому Мартынов так и не смог написать сочинение под названием «Моя исповедь». Понимая, что прощение за содеянное на этом свете невозможно, Мартынов завещает похоронить его тайно, без надписей на кресте или памятнике. Увы, потомки не вняли его просьбе.
По поводу того, почему А.П. Шан-Гирей женился на Эмилии. Тут, возможно, помимо чувств (которые, несомненно, у А.П. Шан-Гирея были) могла иметь