что памятник Лермонтову скульптора А.М. Опекушина был привезен 16 августа 1889 года, Евгения Акимовна упоминает. А ведь от нее более интересно узнать, когда ее родители поженились, где состоялась свадьба, какие методы воспитания были в семье и прочие биографические подробности. Вспоминая о матери, Евгения Акимовна скрупулезно перечисляет ее благотворительную деятельность; интересно описывает градостроительную работу отца, его вклад в систему орошения местности… но в воспоминаниях дочери Эмилии абсолютно отсутствуют детали их семейного быта.
Думается, и сама Эмилия Александровна спустя годы после «дуэли» вообще не стала бы ни о чем говорить, если бы не постоянно возникающая потребность защищаться от обвинений.
Так, в мемуарах Е.А. Шан-Гирей приводятся письма матери, которые та писала, опровергая некоторые публикации. В ответ на рисунок Г.К. Кондратенко и его рассказ Э.А. Шан-Гирей пишет:
…не могу не удивляться, почему, желая написать что-либо о Лермонтове, распространяются гораздо больше о нашей семье, да еще так неверно и с такими подробностями, которые нисколько не могут быть занимательны для читателей, как пример: на чьи деньги куплен дом, сколько кому лет. Чтобы вернее это знать, следовало ему, Кондратенко, справиться в метрических книгах217.
Но почему бы ей самой не рассказать про даты в метриках? И да, теперь интересно, на какие средства Верзилины купили дом, где проживали в 1841 году… Дом, кстати, был куплен Марией Ивановной на ее имя в 1829 году. Ни в одних своих воспоминаниях Эмилия не проронила и слова, где была в день убийства до шести вечера.
В ответ на статью Г. Филиппова в журнале «Русская мысль (1890, № 12, с. 83-84) Э.А. Шан-Гирей утверждала, что писарь К.И. Карпов (тот самый, который свидетельствовал о приглашении Мартынова на бал), сообщая об имевших место событиях на их вечерах, говорил о совершенно «неправдоподобных сценах»218.
В своих «опровержениях» Эмилия категорически отрицала свое знакомство с М.Ю. Лермонтовым до 1841 года. Это уже доказанная ложь.
В таком случае почему бы не поверить в то, о чем говорили многие не только на Кавказе, но и в столичных салонах в конце 1830-х годов? А именно: об интимной связи Эмилии с Владимиром Ивановичем Барятинским примерно в 1839 году (но она могла быть и раньше). Князь якобы оставил Эмилию, «презентовав» ей 50 тысяч рублей, что подтверждал В.А. Инсарский, управляющий князя.219 По крайней мере, бесспорно, что:
1. Эмилия была лично знакома с В.И. Барятинским и М.Ю. Лермонтовым как минимум с 1837 года.
2. Эмилия никогда не говорила о Барятинских и отрицала знакомство с Лермонтовым до мая 1841 года.
Сделаем смелый шаг: допустим, что слухи об отношениях Эмилии с Барятинским верны. Представим, живет богатая семья с тремя дочерьми, одна из которых вдруг так низко падает, что дело доходит до беременности, от которой приходится избавляться. Позор. Трагедия. По всем законам жанра падшая женщина должна быть в первую очередь отверженной в своей семье. Этого не наблюдается. Верзилины дают балы, у них постоянно веселье и гости. Глава семьи вообще никак себя не проявляет: с 1839 года он служит в Варшаве. Кстати, уже говорилось, что женщины вдруг переезжают к нему в Варшаву сразу же после убийства. Соскучились.
Посмотрим попристальнее на Петра Семеновича Верзилина. Первая жена его умерла, оставив дочь Аграфену. Об этой жене ничего не известно. Абсолютно. Петр Семенович женится во второй раз (по расчетам, в 1825 году) на вдове, у которой тоже дочка (Эмилия) примерно11-летнего возраста. Рожают еще одну дочку: Надежду. Заметим, что дата рождения Надежды известна лишь с точностью до года. Дата свадьбы выводилась исследователями из соотнесения с годом рождения Надежды. Так, еще один момент для размышления.
Вернемся к главе семьи. Н.П. Раевский вспоминает:
Дослужившись до чина полковника, Петр Семенович был поставлен наказным атаманом над всем казачьим войском Кавказа и именно в это время поселился в Пятигорске, так как штаб его был там же. Тут он и построил себе большой дом на Кладбищенской улице, в котором жил сам со своею семьей, и маленький, для приезжих, ворота которого выходили прямо в поле, против кладбища. В бытность свою наказным атаманом, он хаживал на усмирение первого польского мятежа в начале 30-х годов, и очень любил вспоминать о своем разгроме местечка Ошмяны; хотя хвалиться тут было нечем, – дело далеко не блестящее. В конце же 30-х годов он был лишен своего атаманства. И вот по какому случаю. Неизвестно с чего ему пришло в голову приравнять себя к древним гетманам украинского казачества, вздев на свою кавказскую папаху белое перо, как то делывали разные Наливайки и Сагайдачные.
Таким-то образом, когда покойный государь Николай Павлович приезжал на Кавказ и увидел этот «маскарад», как он изволил выразиться, Петр Семенович наш слетел со своего места220.
Здесь есть два факта: то, что Петр Семенович участвовал в подавлении польского восстания и что в конце 30-х (а точнее – в 1837 году) «был лишен своего атаманства». Причина лишения просто анекдотична. Уволить с должности героя, которому ранее за расправу с изменниками в Польше добавили наград и произвели в чин генерал-майора, только за какое-то перо на шапке…
Уволили, вероятно, Петра Семеновича за серьезный проступок.
Начнем с Ошмянов. А что такого там было? «Ашмянский вестник» за 2020 год скупо сообщает:
Виленский генерал-губернатор Храповицкий 14 апреля отправил к Ошмянам вооруженный отряд полковника Верзилина, который состоял из 300 казаков, 5 000 человек пехоты. 16 апреля войска вошли в город.
Ошмяны остались в истории символом жестокой расправы царских войск с повстанцами. Среди восставших погибло 150 человек и 40 русских солдат. Часть жителей Ошмян привязали к пушкам и повели в Вильно, иным обрили головы. На расправу в Ошмянах Николай I отреагировал следующим образом: «Дела литовские исправляются, урок Ошмян был действенен»221.
На одном из интернет-порталов Беларуси сведения более подробны:
Узнав о продвижении русских войск, повстанцы решили отступить в леса около Вишнево, но оставили в городе в качестве арьергарда 600 человек, которые должны были отступить позже. По российской версии, арьергард выступил навстречу неприятелю и принял бой, был разбит и отброшен в город, и в городе инсургенты вместе с горожанами «ожесточенно» защищались, поэтому казаки сделали «зачистку города», причем «в пылу схватки редко кто получил милость» – писал полковник Пузыревский А.К. в своей книге «Польско-русская война 1831» (Пузыревский А.К. Польско-русская война 1831 С.-Петербург. 1886.).
Вот как описывает события повстанец И. Клюковский: «Москали задержались перед городом … и начали канонаду. Было сделано 80 артиллерийских выстрелов и разбито много домов. Чтобы предотвратить обстрел, кавалеристы … пытались атаковать, но выстрелы картечью уничтожили несколько кавалерийских союзов, обреченных на смерть … Именно это уничтожение слабого занавес,