уложив голову в горнице, а остальное туловище – в сенцах.
Мирон, как и в прошлый подобный раз, сунул руку в карман, нащупывая там штихеля. Однако пальцы уткнулись во что-то мягкое. Металл обратился в аморфное состояние. И собственное сознание скульптора куда-то ушло, оставляя на своём месте бесповеденческую реальность, однажды испытанную им в лесу. Он кивнул головой, как бы соглашаясь с тем, что получил, и мысль его снова подалась в область жертвования. «Отсутствие поведения, тоже можно считать жертвованием, – решил он, – пусть зверь сожрёт именно меня».
Лев спокойно лежал. Первым из оцепенения вышла атаманша Татьяна Лукьяновна. Она обратилась к девушке Ксении:
– Э… – промолвила она, а вы на каких-таких-растаких языках специализировались в университете?
– Зачем это вам? – встрял Николошвили с некоторым подобием голоса льва и явным недоумением.
– Затем-затем-затем-затем. – Татьяна Лукьяновна махнула на него обеими руками, отблёскивающими глянцем, – затем.
Но Ксения ответила ей:
– Хинди и суахили.
– О. Я так и знала, – Татьяна Лукьяновна мгновенно оживилась, и её гладкие руки взметнулись вверх. – В тогдашний раз вы так ловко увели отсюда этого зверя. Должно быть, что-то шепнули ему на его родном языке?
– Не надо так сильно жестикулировать, – шепнул поэт-традиционалист, указывая широкой ладонью на мечущиеся руки атаманши, испускающие импульсивный блеск, – лев сочтёт, будто вы его пугаете, да сам начнёт нас устрашать. И потом, в прошлый раз наша смелая подруга его заманила едой, а нынче мы успели всё докушать, и сами представляем собой привлекательную пищу для зверя-людоеда. Хе-хе.
– Вам бы всё шутить, – с возражением в голосе произнёс поэт-актуалист брату по перу, и тоже взглянул на выпускницу университета, полагаясь на внутреннее чутьё. А оно шептало ему, что непременно у девушки сей же час всё получится. У неё ведь особый талант: побуждать согласие.
Ксения улыбнулась и сказала:
– Кутэ ндюгю! Квэнда нъюма рафики йако. Кондо йако миссес вэвэ. Унтака на мими куйа на вэвэ?*
*) Милый брат! Возвращайся к своему другу. Твой барашек по тебе скучает. Хочешь, и я пойду с тобой? (Суахили).
Лев завострил ухо, повёл им туда-сюда, глянул на переводчицу, царапнул раздвинутой лапой по полу горницы, оставив на нём глубокие полоски, сверкающие желтоватой свежестью, встал, чуть прогибаясь, метнул могучей гривой, развернулся к выходу, выгнул голову вспять и мотнул ею, словно приглашал следовать за ним.
Ксения поднялась со стула и на цыпочках вышла вместе со львом позади него, опираясь на его гладковатый мускулистый круп.
Все остальные кинулись к окнам. Там они глядели на эту замечательную парочку, идущую бок о бок в сторону лощины. Лев беззвучно разевал пасть, поворачивая её к девушке, а она, выгибаясь вперёд, ударяла кулачком по его зубам примерно той же величины. Вскоре они завалились за бугорок, и пропали из виду.
– Дела… – сипло прогудел Николошвили, отворачиваясь от окна.
– Дела, дела, – поддакнул ему брат по перу, – только вот не съел бы он её.
– Не съест, – почти отчеканил каждый звук учёный-эволюционист.
– Откуда такая уверенность? – Авскентий всё пытливо глядел в окно, будто выискивая там подтверждение словам Дениса Геннадиевича.
– Потому что до сих пор не съел того барашка, – учёный знал, что говорил.
– Угу, не съест, – подтвердила пожилая атаманша. У него мутация произошла.
– Ну, это бабка надвое сказала, – попробовал поострить Авскентий.
Татьяна Лукьяновна хихикнула и погрозила поэту пальчиком.
– Интересно, а что она ему поведала на певучем хинди? – Вопросил Николошвили. – Что за волшебные слова?
– Скорее суахили. Хинди больше на русский язык похож, а суахили даже от грузинского далеко ушёл, – ответила Татьяна Лукьяновна. – Когда явится целенькая, с головой, руками и ногами, узнаем.
Недолгое время все молча поглядывали друг на друга. Вскоре в дверь постучали.
– Так-так-так, – теперь вкрадчиво зашептал учёный-эволюционист, – стук человеческий или звериный?
– Человеческий, – ответил Николошвили, не боясь силы исполненного звука, – но, благодаря твоей скоропалительной эволюции не исключён и зверь, только что ставший человеком.
Денис Геннадиевич промолчал, а стук повторился. После него с той стороны послышался приглушённый голос:
– Павел Саввич, вы дома?
Семиряков облегчённо вскинул увесистую руку и крикнул:
– Дома, дома! Сейчас открою.
Он кинулся отпирать дверь и по пути шепнул, приставляя кисть руки к губам:
– Это, кажется, архитектор, мы с ним столковались о встрече по поводу доставания кирпича для восстановления церкви в Муркаве.
Хозяин отворил дверь, и на пороге показался некто из Муркавы.
– Привет честной компании, – сказал он, заприметив полную горницу людей. – Я, наверное, не ко времени, тут у вас гости. – Его взгляд пал на учёного-эволюциониста. – Ба, да и вы здесь! Денис Геннадиевич, неужели последовали моему совету?
– Ага. Ага, последовал, да вот привёл и эту честную компанию. – Денис Геннадиевич немного смутился, а остальные гости застыли в недоумении.
Татьяна Лукьяновна поглядела на них обоих. Сходу решила увеличить клуб интеллектуалов за счёт нового товарища, с виду чем-то замечательного и, по её мгновенно родившемуся мнению, наверняка обладающего незаурядным интеллектом.
– К нашему полку прибыло, – уверенно заявила она. – Если вы меж собой давно знакомы, получается, и мы все уже будто свои… м-да. Только поначалу не будем вам мешать присутствием при вашей деловой беседе, – она взглянула на Семирякова.
– Ничего, ничего, – Семиряков обвёл гостей взглядом, – Никто никому не помешает. Верно?
– Я пойду, посмотрю, что с конём. Отведу его куда-нибудь, – сказал возница и вышел.
– И мы пойдём, у нас тоже есть заботы и всякие опасения, – предложила Татьяна Лукьяновна всем остальным, – мешать вам не станем, всё-таки беседа деловая, тет-а-тет, так сказать, отправимся каждый в свой нумер-мумер. Подождём. Всего подождём.
О льве она умолчала.
И столичные путешественники, друг за дружкой, медленно удалились. Кто в светёлку, кто в смежную избу на оба этажа. Мирон, правда, освободившийся от бесповеденческого состояния, поначалу хотел остаться, да Дениса Геннадиевича остановить. Понадеялся, что с его помощью поближе бы познакомился с архитектором, коли они оказались приятелями, а заодно и поведал бы ему, что его разыскивает некий странный господин, желая разместить у него привлекательный заказ. Но охота к тому застопорилось на самом взлёте, и он сказал себе: «потом, потом». Да ушёл в подполье.
29. У Семирякова
А вот и гнилой мостик. За ним – эксклюзивный бронемобиль «Комдив» золотистой окраски, усеянный семенами полевых трав. Едва развернувшись, злодей дал газу и, не прошло пяти минут, как подъехал к Думовее, оставив за собой длинное облако пыли. Благо, село хорошо заметное на взгорье. А остановило его совершенно необыкновенное зрелище. Дорогу переходила компания, состоящая из льва, девушки и барашка. Левой, поднятой рукой девушка пощипывала гриву льва, правой, опущенной – поглаживала спинку барашка.
– Ну, дела, –