ошибки. И все ему мало. Вот и сейчас так. Я знаю уже все о голубых глазах, и все это забываю. Я сомневаюсь в своем собственном опыте. Просто не хочется верить, что все голубоглазые — мерзкие лицемеры. У моего дедушки, например, были самые небесно-голубые глаза на свете. А он мог быть только добрым. Я пытаюсь снова поверить в добро. Такое количество наших поступков лишено всякого смысла, что одним больше, одним меньше — общему хаосу это на повредит.
Нужно освободить одну мысль, не касаясь другой. Нельзя, чтобы руки дрожали. Сейчас я читаю Библию, чтобы было о чем говорить на раскопках. Солнце печет мне спину, хочется мурлыкать от удовольствия, но речь идет об аде и чистилище. Это то, что делает общество с человеком. Вместо того чтобы отдыхать или пить пиво, я вынуждена анализировать дела Господни. Если этого не сделать, то он потеряет ко мне всякий интерес, и я останусь одна. Именно сейчас мне не хочется быть одной. Играю по правилам общества. Если честно, Бог Авраамов и Давидов и словом не обмолвился об аде и чистилище. Это явно плод человеческого воображения. Животные умирают спокойными. Они не испытывают угрызений совести, они никогда не желали стенки, столового гарнитура или спальни ближнего своего. Животных убивают. Общество убивает тех, кто вырывается на свободу. Я ненавижу людей. Что там фантазия Господа! Руками человеческими сотворен суперад и неповторимое чистилище. Ненавижу быть одной в аду. Вообще ненавижу быть одной. Рискнуть, что ли…
Голубоглазый поет псалмы. Он протестант. А я — даосистка. Вероисповедание не имеет ничего общего с сексом. Я обожаю секс. Могу заниматься им с утра до утра, и не надоедает. А если еще и с любовью! Тогда ощущения выходят за рамки Вселенной. Каждый раз — это что-то неповторимое. Счастлива, любима! Я проживаю наяву свои тайные мечты, которые прятала у себя под одеялом. Неужели случилось самое плохое? Я забываю все пословицы и поговорки. Переношусь к своему счастью в маленький домик, где во дворе круглый год цветут розовым цветом кусты, который полон незабудок. Я вся погружена в негу, переполнена душевным волнением.
Проводим вечер с друзьями и родными. Играем в нарды. Меня носят на руках, история начинает походить на слащавый любовный роман. Строю планы на будущее. У меня появляются слабости. Я почти меняюсь. Мне интересно гладить мужские рубашки и брюки. С нежностью мою тарелки и чашки, с любовью вытираю пыль. Готовлю с фантазией. Пишу ласковые записочки и составляю меню. Я почти нравлюсь себе. И вот я вспоминаю о браке. Сначала сама с собой. Пробую слово на вкус, на растяжку, на давление, на нагревание, на охлаждение — проверка физических данных. Слово выдержало. Получилось.
Чувствую потребность делиться с ним каждой минутой своей жизни. Делюсь только тем, что видно. На поверхность вылезают осколки тарелок, бытовые поломки, черепки страданий, ночи с героями мультфильмов, другие боли и пыль от счастливых событий. Я не говорю о сущности бытия, не вспоминаю о справедливости. Пока я молчу, мое счастье будет жить. Сейчас — не до размышлений. Настало время для размножения!
Ненавижу установленные правила и порядки. Не представляю свою будущую опору в жизни в домашних условиях. Я вожу его, как медведя, по родственникам. Он всем нравится. Еще бы! Он совершенство и не дурак. Мне в ноги бросают слово «свадьба», чтобы я споткнулась о него, но я очень осторожна. Я настолько увлечена, что даже замужние женщины производят на меня хорошее впечатление. Я — самая богатая невеста на свете! У меня есть даже то, о чем я и мечтать не могла. Такое приобретение делает меня мнительной. У меня даже сзади появляются глаза. Я боюсь, что меня обворуют. Знаю, что надо быть бдительной, и все-таки таскаю голубоглазое украшение и хвастаюсь им. Я же женщина. Суетливая и глупая. Не чувствую опасности. Снова похожа на воду, но в этот раз даже радость не создает волнения. Полное безветрие. У меня из живота непрерывно течет забытое тепло, томление сокращающихся мускулов. Мои внутренние ощущения имеют привычку забираться в неизвестные мне места и появляться, когда им заблагорассудится.
Есть определенная дата, когда каждый человек может сказать это самое «да», и стать половиной человека. Другая твоя половина может согласиться, а может и нет. Моя другая половинка согласна с датой и согласна произнести это вслух. Эх, мне больше нечего хотеть от жизни. Случился настоящий любовный роман эпохи Просвещения. Викторианская любовь с диккенсовским концом. Диккенс до совершенства довел счастливые концы с тяжелыми последствиями. Мы ходим по гостям, и я считаю время. Один, два, три, ужин с родственниками, четыре, вечер с не очень близкими, пять, шесть, семь, восемь, вечер с друзьями, девять — вечер с супругой родственника, который неожиданно уехал. Забывчивость. Планированный отъезд? Не задумываюсь над этим. Еще немного, и сокровище станет моим. Навсегда. Какое бессмысленное слово. Как может что-то быть навсегда, если мы сами в этом мире ненадолго? Неважно. Я уже почти попала в десятку. У меня и платье уже есть. Не белое. Красивое. Пью вермут. Напиваюсь с двух глотков. Не думаю об этом. Хочется спать. Задремала. Я! Которая пьет вермут вместо лимонада! На меня и снотворное не действует, ну только если в огромных количествах. Кто-то не смог положить огромное количество снотворного в вермут, потому что я просыпаюсь в нужный момент. В оцепенении смотрю и не могу оторвать глаз. Красный ковер, на котором ритмично двигаются два тела. Слышу затрудненное дыхание и вспоминаю один анекдот. Мои глаза наливаются кровью. Правда с такой силой бьет меня по голове, что я вскрикиваю от боли. Начинается паника и суета. Кто-то ищет брюки. Должно быть, в карманах этих брюк лежат голубые глаза, потому что тело не смотрит на меня. Зачем? Кажется, я умираю. Нет. Жива. Симпатичный мужчинка трахается с замужней теткой на красном ковре на глазах у спящей невесты, которая на самом деле не спит.
Ну ничего себе! И я еще жива?! Я жива настолько, что встаю с дивана и иду. Дети замужней женщины спят в соседней комнате. Их двое — один маленький, а второй — еще меньше. Боюсь, как бы