то, как ты вздрогнула. Я тоже дернулся, когда ты легко прикоснулась пальцем к пластырю. Резкая и специфическая боль в самом центре раны. Кажется, именно тогда ты спросила, можно ли тебе сходить в спортивный центр вечером. Ты хотела поплавать.
– Полезно для руки. Доктор же сказал.
– Да, – ответил я, слишком уставший, чтобы помнить, говорил он это или нет. – Да, я отвезу тебя.
Я высадил тебя у спортивного центра и остался ждать в машине на парковке. Лицо саднило.
Я полностью упал духом. Я ненавидел эту нашу игру. Со времени встречи у башни Клиффорда я знал, что мне стоит быть настороже, но очень надеялся, что ты не врешь мне в этот раз. Денни не появлялся, и я почти поверил тебе. Может, ты и правда была нормальной честной дочерью и просто плавала в бассейне, ты же всегда любила плавать. А я был как будто нормальным терпеливым отцом, ждущим тебя на парковке.
Конечно, я лгал себе. Я остался на парковке только потому, что мне нужно было находиться именно на этой парковке. Никак я не мог поверить тебе настолько, чтобы позволить находиться в этом ужасном месте и делать то, что ты якобы собиралась.
Я должен был убедиться, что ты зашла в эти двери, и потом наблюдать за ними – вдруг ты выйдешь из них раньше положенного.
Этого не случилось. Уверенность в том, что ты изменилась, все росла. Может быть, ты больше не врешь мне. Может, это был просто такой страшный период. Может, ты образумилась и сама прекратила то, что у вас было с этим мальчиком. А может, ты, наконец, поняла, что твоя возвышенная душа была достойна гораздо большего, чем он.
А потом я услышал звук. Рев, который достиг, казалось, каждого уголка спортивного центра. Это был рев толпы, клич революции, и он испугал меня до глубины души. К тому времени, когда он стих, я уже вышел из машины и бежал к огромным окнам. Я прижимался к темному тонированному стеклу, чтобы разглядеть, что творится в бассейне. Я осмотрел каждый дюйм голубой воды, но тебя не увидел.
Может быть, ты еще переодеваешься? Да, я подожду здесь, за стеклом, а потом ты выйдешь из раздевалки, и я вернусь в машину, включу Радио‐3 и послушаю музыку.
Судя по тревожным взглядам пловцов, окровавленный пластырь на моей щеке служил мне дурную службу. Неторопливо плавающие дамы поглядывали на меня с беспокойством, и я старался выглядеть как можно более безобидно и расслабленно, учитывая сложившиеся обстоятельства.
А потом я услышал его снова. Тот рев, будто порыв ветра. Этот ветер отшвырнул меня ко входу, к красным автоматическим дверям и жующей жвачку лентяйке за стойкой. Я сказал ей, что ищу тебя, и что, по-моему, в раздевалке что-то случилось, но толку не было.
– Вы, типа, поранились, – сказала она, демонстрируя проницательность, которой позавидовал бы сам Шерлок Холмс.
И вдруг этот дикий крик раздался в третий раз.
– Что это за шум? – спросил я.
– А эт’ бокс, – сообщила она, медленно, по-коровьи жуя.
– Бокс?
Я обернулся и увидел. Увидел его. Его глаза из-за выставленных кулаков. Один из восьми юных гладиаторов, выстроившихся в линию. Североанглийская любительская боксерская Лига для детей до восемнадцати лет. Я впервые увидел его полное имя. Деннис «Молотобой» Харт.
Харт.
Вот уж действительно как молотом по голове. Впрочем, в тот момент я так старательно искал тебя, что не обратил внимания на его имя.
– Есь’ вы на бокс, то над’ заплатить, – донеслось мне вслед, пока я шел по длинному, пахнущему хлоркой коридору, через вымытый до скрипа этаж, через спортзал. Я дошел до ринга, остановился у дверей с армированным стеклом и увидел Денни. В противоположном углу стоял чернокожий парнишка, он колотил себя по груди с таким видом, словно его заряжает сама толпа, словно с каждым ее рыком он набирает силу.
Тебя было несложно отыскать. Среди этого убогого стада ты была единственной, кто не орал и не молотил кулаком воздух. Наоборот – казалось, что жажда крови вокруг тревожит тебя. Почти пугает. Моя милая бедная детка среди такого сброда!
Во мне боролись два порыва. Первый можно было назвать «рефлекс Синтии»: стоять на месте, не трогать тебя, не вмешиваться. Я же, в конце концов, знал, где ты. В любом случае ты пойдешь через центральный выход, так что теоретически я могу вернуться в машину и ждать, не зная при этом, в безопасности ли ты. Это вполне соответствовало моему плану. Разве я не обещал себе не вмешиваться без крайней необходимости? Разве это не лучший способ быть в курсе твоей двойной игры?
Второй порыв меткими ударами загонял первый в угол. Что-то кошмарное было в этом зрелище. Я чувствовал, как дикая, необузданная природа толпы оскверняет твою невинность, растапливает ее, как последний мартовский снег. Нет. Это уже слишком. Я больше не мог стоять в стороне. Надо менять план.
Хватит. Это предательство – последнее, которое я стерплю. Одно дело – гулять вместе по улице, но это…
Нет. Стоп. Будь честным, Теренс. Ладно, я признаю, что в зал меня потащило осознание, что ты его любишь. Я знал, знал совершенно отчетливо. Ты любишь его. Иначе зачем бы ты там сидела, растерянная, как чайка на волнах, и наблюдала, как юный боец свободно трактует правила ведения боксерских поединков.
Я толкнул двери и наткнулся на руку какого-то мужчины.
– Можно ваш билет?
– Нет, – сказал я, утопая в реве толпы. – Нет, нельзя.
И побежал к тебе. Некоторые зрители уже заметили мое вторжение, как и догоняющего меня билетера, и их кровожадный рев стал затихать. К тому времени, как я влез на середину трибуны, все, кроме двух мальчишек на ринге, погрузились в полное молчание. Где-то позади звонок просигнализировал об окончании раунда.
Что ты почувствовала, когда увидела меня? Было ли что-то, кроме стыда? Стыда, который заставил тебя прикрыть свое прекрасное лицо руками?
Я, извиняясь, перешагивал через чужие колени, игнорируя доносящиеся грязные ругательства, и приближался к тебе.
– Брайони? Я думал, ты в бассейне.
– Уйди, – тихо сказала ты сквозь сжатые зубы. Твои щеки пылали. Ты не могла поднять на меня глаза.
– Брайони, ты меня обманула. А теперь поехали домой.
– Папа, уйди.
– Слышь, девушка же сказала, – сказал какой-то тип, сидящий рядом с тобой, с плохими зубами и похожей на картофелину головой. На руке у него был вытатуирован кельтский крест, а поверх футболки болтался медальон из низкопробного золота. – Отвали!
А потом билетер: «Уважаемый, если вы не предъявите билет или не оплатите посещение, я буду вынужден требовать, чтобы вы немедленно ушли. Уважаемый!.. уважаемый…».
Прозвучал сигнал начала следующего раунда, но половина зрителей все еще глазела на нас. Я схватил тебя за руку.
– Отвали от девчонки! – рявкнул гнилозубый.
Ты заметила, что я вот-вот применю силу, и не могла больше рисковать. Ты встала и пошла за мной через всю эту ревущую толпу. На полпути ты обернулась к стоящему на ринге Денни. Он перехватил твой взгляд и забыл, где находится. Его руки опустились, а ноги застыли на месте. Ты тихо ойкнула, словно от боли, когда перчатка соперника врезалась в его подбородок и почти сбила с ног. Мы как раз вышли из зала, когда он упал назад, запрокинув руки за веревки, и еще один удар вырубил его. Мы шли