Подобное мышление профессорскими цитатами также входило в число привычек, дававших знать о себе во время нервного напряжения. Она продолжала стоять на мощеном булыжником тротуаре, все еще пребывая в нерешительности. Не воспримет ли лорд Ваксиллиум ее посещение как нечто чудаковатое, не увидит ли в нем навязчивости? И не сочтет ли ее саму глупой девочкой со столь же глупым хобби, наивно полагающей, что она может оказаться полезной видавшему виды блюстителю закона?
Пожалуй, ей стоило просто подойти и постучать в дверь. Но разве можно было избежать волнений, когда ей предстояла встреча с самим Ваксиллиумом Ладрианом? С живой легендой, с одним из ее кумиров.
Впереди по тротуару прошел молодой джентльмен, выгуливавший рвущуюся с поводка собаку. Он приподнял шляпу перед Мараси, хотя особняк Ладрианов удостоился от него лишь быстрого и весьма подозрительного взгляда.
Впрочем, здание уж точно не заслужило подобного к себе отношения; древнее и величавое, сложенное из массивных камней, оплетенных виноградной лозой, с широкими окнами и старинными железными воротами. Ветви трех созревших яблоней выдавались за пределы палисадника, и один из садовников сейчас был занят тем, что лениво подстригал те из них, что успели засохнуть. Городской закон, установленный самим Лордом Туманнорожденным, требовал, чтобы каждое дерево, даже декоративное, было способно плодоносить.
Каково это, посетить Глушь, — между делом размышляла она, — где деревья маленькие и неухоженные? Должно быть, Глушь — поистине удивительное и непривычное место. Здесь, в пределах Округа Элендела, растения всегда давали обильные всходы, при этом практически не нуждаясь в особом уходе и возделывании почвы. Это был последний дар Выжившего, результат его необычайно щедрой заботы о нашем мире.
Перестань суетиться, — сказала она про себя, — успокойся и возьми себя в руки, наконец. Сосредоточься на своем окружении. О чем‑то таком с неделю назад говорил профессор Арамайн, и… ааа, была не была! Она решительно шагнула вперед, миновала открытые ворота, взлетела по ступенькам к самой двери. Наконец, взялась за дверной молоточек и постучала три раза.
Ей открыл дворецкий, человек с узким и вытянутым лицом. Невозмутимым взглядом окинул ее с ног до головы.
— Леди Колмс.
— Я надеялась, что смогу увидеть лорда Ладриана?
Дворецкий приподнял бровь, затем распахнул дверь, открывая проход целиком. Он не сказал ничего, но жизнь, проведенная в окружении слуг, таких, как он, слуг, воспитанных в традициях древних идеалов Терриса, научила ее, как интерпретировать его действия. Он не думал, что ей следовало бы посещать Ваксиллиума и уж, в особенности, не в одиночку.
— Гостиная на данный момент не занята, миледи, — сказал дворецкий, протягивая жесткую ладонь в сторону комнаты. Он начал подниматься по лестнице, двигаясь с ощущением… неизбежности. Прямо как древнее дерево, раскачивающееся на ветру.
Она прошла в комнату, заставляя себя держать сумочку сбоку. Особняк Ладриан был украшен в классическом стиле; на коврах имелись сложные узоры в темных тонах, а украшенные орнаментами картинные рамы были выкрашены золотом. Было странно, что так много внимания уделяется рамам, казалось, что они пытаются превзойти то искусство, которое содержали в себе.
Только ли казалось, что в особняке вывешено меньше предметов искусства, чем должно было бы быть? Некоторые места на стенах были подозрительно пусты. В гостиной, сложив руки за спиной, она разглядывала широкую картину, изображающую пшеничное поле.
Хорошо. Ей удалось обуздать собственную нервозность. В конце концов, для оной не было никаких причин. Да, она провела немало времени, читая бесчисленные отчеты о Ваксиллиуме Ладриане. Истории о его героизме, несомненно, были одним из того, что вдохновило ее на изучение юриспруденции.
Однако, он сам оказался куда более любезным и дружелюбным человеком, нежели она себе представляла. До этого ее воображение рисовало Ваксиллиума грубым и холодным человеком. Тот факт, что он способен изъясняться, как джентльмен, стал для нее подлинным сюрпризом. Кроме того, их с Уэйном шутливо — язвительная манера общения тоже весьма успокоила ее. Вышло так, что пять минут, проведенные рядом с ними, смогли мигом развеять огромное количество детских иллюзий о спокойном и невозмутимом блюстителе закона и всецело преданном заместителе.
А потом было нападение. Пальба, крики. И Ваксиллиум Ладриан, подобный ослепительной молнии, вспыхивавшей в самом сердце этой мрачной, злой и неистовствующей бури. Он спас ее. Сколько дней в юности она провела в сладостных мечтаниях о том, как с ней происходит нечто подобное?
— Леди Колмс, — сказал дворецкий, подходя к дверному проему, — Приношу свои извинения, но господин сообщил, что у него нет лишнего времени на то, чтобы спускаться и беседовать с вами.
Ох, — сказала она, чувствуя нарастающую тяжесть в желудке. Какой же глупой она себя выставила!
Но конечно, миледи, — сказал дворецкий, уголки его губ опустились еще сильнее, — вы можете проследовать со мной до его кабинета, где он будет готов принять вас.
Ох. Что же, она не ожидала подобного.
Сюда, пожалуйста, — указал дворецкий. Он развернулся и зашагал вверх по ступеням, она проследовала за ним. На последнем этаже они промчались через несколько коридоров, разминулись с несколькими учтиво поклонившимися ей слугами, и вот, наконец, добрались до комнаты, располагавшейся в дальнем западном крыле особняка.
Дворецкий жестом предложил ей войти. Эта комната оказалась погруженной в куда больший беспорядок, чем она предполагала. Ставни были задвинуты, шторы задернуты, а большой стол, занимавший все пространство у дальней стены комнаты, был загроможден пробирками, горелками и другим оборудованием, что скорей ожидаешь увидеть в научной лаборатории.
Ваксиллиум стоял чуть поодаль, зажав некий предмет парой щипцов и пристально его изучая. На нем были темные очки и белая рубашка с закатанными по локоть рукавами. Его пиджак висел, перекинутый через спинку стоявшего в углу стула, там же нашлось место и его шляпе — котелку, сам же он остался в жилетке в косую черно — серую клетку. В комнате ощущался запах дыма, и, как это ни странно, серы.
— Мой лорд? — сказал дворецкий.
Ваксиллиум повернулся, не снимая очков.
— Ах! Миледи Мараси! Входите, входите. Тийом, вы можете оставить нас.
— Да, милорд, — страдальческим тоном ответил ему дворецкий.
Мараси шагнула в комнату, при этом глядя в сторону лежавшего на полу большого листа бумаги, сложенного в несколько раз и испещренного убористым почерком. Тем временем, Ваксиллиум подкрутил колесико, и маленькая металлическая трубочка на его столе выплюнула тонкий язычок яркого, мощного пламени. Он быстро сунул щипцы в огонь, затем извлек оттуда и бросил зажатый в них предмет в маленькую керамическую чашечку. Осмотрев его, он взял стеклянную пробирку с полки на столе и встряхнул ее.