определенном свете и настроении здесь можно было увидеть скелет гигантского морского левиафана, на две трети увязший в земле. Здесь же, между каменных гребней и разномастных навесов от дождя, несколько человек делали вид, что работают. Или что-то стерегут. Иоргас был доволен и необычно разговорчив. То и дело поправляя подаренный подшлемник, он на секунду прислушивался. То ли к доносящимся из-за валов звукам, то ли к собственным ощущениям.
— Тепло. И тихо. — Рассуждал он вслух, особым образом складывая поленья. — Теплее и тише. Да, так будет вернее. Потому как — всё ещё прохладно. Хоть и светло. Ваши слова очень однообразны, столько смысла в бедных звуках. Бедном звучании. Но ничего, сейчас станет совсем хорошо.
— Начнёшь писать стихи? — Нейт сидел с кислой миной. Рассуждал, не вздуют ли их за костёр.
— Писать… Я не из этих. За огонь не думай, дыма мало, света меньше, за камнями рассеется лишнее. Зато станет теплее… нет — тепло. Видишь? Два полена так, два поперёк. И в колодец, в их же сторону, как в печь, складывать помельче.
Костёр действительно был мало заметен со стороны, валуны вокруг начинали немного парить, греясь и высыхая. Подсевший к огню мужик сложил охапку хвороста в общую кучу, поздоровался кивком. Пришли ещё двое, положили рядом бревно, которое куда-то деловито несли. Свободное место на бревне не долго оставалось свободным.
— И вот там холстину на жердь, — подсказывал Иоргас, — да, так. И прислони к утёсу. Полог. Занавес. Дверь. Ворота. — Довольный своим словарным запасом, он указал Нейту и остальным, желающим слушать, на просвет меж скал в десяти шагах от кострища. — Бойница. Новая. — Потом тихонько приподнял тряпицу, скрывающую выкопанную в земле нишу, выложенную сухой травой. Извлёк оттуда длинный плечистый лук, знакомого вида брусок и что-то ещё — Будем бить.
Оказалось, что за пару недель Иоргас собрал нечто среднее, между арбалетом и баллистой, приладив новые детали к большому тисовому луку. Что-то вырезал сам, что-то смастерил из негодных деталей башенных ско́рпио, а что-то и стянул, сам не зная зачем.
— А зачем? — спросил один из собравшихся, сидящий уже босиком и сушивший сапоги на палках у пламени.
— Не местный? — Всерьёз поинтересовался Иоргас. Приподнял подшлемник над ухом, побуждая слушать. — Говорю — будем бить. Я первый, потом по очереди. Интересно.
Он комично прокрался к просвету между камней, на который недавно указывал. Махнул рукой, приглашая. Пара заинтересованных собрались рядом с ним, негромко споря о практическом смысле и возможном результате такой стрельбы. Нейт и не подумал отходить от костра. Он грел руки, рассматривая треснувший ноготь большого пальца, лениво слушая рассуждения о баллистике, прицельной дальности и ходе тетивы лихого изделия. Кто-то из собравшихся что-то понимал в стрельбе, а может и в создании чего-то стрелкового. С другой стороны отвечали, будто бы невпопад, но как-то странно уместно, про шило, приключения, зуд и задницы. Оценивали шансы подстрелить врага, уж месяцы живущего под самым боком и очевидно разумеющего опасности. Возражали о «новых», не используемых ранее, очевидно — каким-то чудом, естественных бойницах. Нейт брезгливо скривился, выдавливая из-под ногтя жёлтую каплю. Вот и нарыв. И какая разница, с чем там копошатся странные люди вокруг. О чем они думают, чем живут, почему введут себя так, будто всё… по крайней мере неплохо.
Тренькнула тетива, щёлкнуло дерево. Довольное бормотание Иоргаса сливалось со стуком дождя о натянутую холстину. Нейт достал свой «волшебный камень», комок пахучей дряни, поскоблил ножом, бросил пару липких щепоток прямо в огонь. Босой мужик хохотнул, похвалил за щедрость. Другой осудил за расточительность. Кто был знаком с такой магией — старались вдохнуть больше дыма и читали про себя заветные слова. Или просто вдыхали, кто ж их знает. Прокашлявшись, некоторые впадали в оцепенение, иных наоборот тянуло поговорить.
— Зря бурчите, мужички, ничего энти не накличут. — Говорил сутулый дедок. Ещё крепкий, но явно подслеповатый, он поправлял угли обветренными пальцами. — Почти стемнело, а и в полдень, под тучами да за моросью, не видать ничего. Тюкают зря стрелы в частокол, в валы ихние. А то, скорее даже, во грязь, между их валами и нашими. И те также тренькают, больше для себя, чтобы руки занять. Я и сам, когда был помоложе да видел подальше, с пращой хорош был. И сейчас, может, хорош. Только куда оно там прилетает — не ведаю, а ближе идти поглядеть — псы редакарские лають. И чего они только пришли. Столько лет жили спокойно. И не думал уже, что на нас кто вот так грозить может. Лучшее железо, лучшие мастера… Города богатые… красивые. Видали вы Маньяри? — Почти все, конечно, видали. Даже и те, кто был родом из Лониано, Вилбоа или мелких деревенек в том или ином пригороде. Карский полуостров был не так уж велик. — Великие города отстроили наши прадеды, — продолжал дед, ни к кому конкретно не обращаясь, — как могли мы не встать на защиту? И встали. И стоим. — Он поёрзал тощим задом по сыреющему бревну, поясница ныла, колени гудели. — А силы в правоте наберёмся. Как мой брат, старший самый, падлюка, говаривал — дрыном бы крепким, да поперёк хребта иии…
— И-и-и-и! — Взвыл рядом мужик. Он только дождался своей очереди и, получив ручную баллисту, занял позицию, как тут же отпрыгнул назад. Упал на спину. Замолотил пятками по каменистой земле.
Между глазом и носом его торчал арбалетный болт, пущенный неизвестным редакарцем, с уже напитавшимся кровью оперением. Пока вокруг растерянно дёргались, несчастный дёргаться перестал. Затих, издав напоследок громкий звук, будто безуспешно пытаясь срыгнуть. Искажённое лицо уткнулось в каменную крошку, небольшая лужа натекла у головы и ушла сквозь гравий. Только спустя полчаса тело потащили закапывать. Никто не хотел отходить от костра. Стрелять, правда, тоже никто не хотел. От просвета меж камней отстранились, Иоргас разобрал и спрятал своё творение. Нейт молчал, припоминая красоты Маньяри, собственные фруктовые сады, и, почему-то, гниющие в ямах яблоки. Хотелось бежать или забиться в угол, драться или уснуть на несколько дней.
Той же ночью он заступил в караул. Под навесом, из подгнивающих уже дубовых досок, было темно и холодно. Только толстый факел в зажиме коптил, пришепётывая от влаги и слегка разбавляя тьму. Нейт переминался с ноги на ногу, с чавканьем высвобождая сапоги из мешанины глины и соломы. Непрекращающийся дождь густым шорохом заглушал даже близкое здесь море, мелкие