неоднократно.
— Ты, щенок падла, не просто последнее упёр, ты ж ещё и человека хорошего под руку подвёл, чуть не поубивали друг друга сгоряча. Что молчишь? Говори, падаль!
— Я заколю тебя, жирный боров, как пить дать — заколю.
— Ах он ещё и издевается! — Бугай рубанул парню кулаком под ребра, а когда тот разогнулся — добавил несколько раз ладонью по лицу. Голова так и дёргалась в стороны. — Вот тебе оскорбление действием, визгливый ты сучонок. И таких у меня для тебя полно. Благородная морда сегодня треснет не от радости!
Вокруг понемногу собирались люди. Слушали, смотрели, не пытались вмешаться. Нейт грыз ноготь, изредка поглядывая по сторонам. Десятников или офицеров рядом не было. Ещё осенью они бы появились на шум. Летом — и шума такого почти не возникало. Допрос с пристрастием продолжался, парень, судя по всему — из благородных, держался дерзко, но начинал уставать.
— Никаких фляг не видел. Чужого отродясь не брал. И пойло ваше мерзкое — в рот не взял бы!
— Я те дам, не взял бы! — Не вполне однозначно прорычал бугай и впечатал парня лицом в торец бревна, на котором сидел Нейт.
Обвиняемый не выдержал, завопил, забулькал сквозь кровь и слёзы. Замолотил руками и ногами, пытаясь отбиться или сбежать. Снова влетел лицом в брёвна. Потом опять и опять. Так бы он, должно быть, и закончил, если бы не вмешался святоша.
— Да сколько можно, спрашиваю я? — Жрец Лема, старик, с поставленными глиной волосами, не просто вопрошал. Он требовал немедленного ответа, подчёркивая требование крепкой палкой. — Больно? Хорошо, хулиган, значит не забудешь. — Пока здоровяк не отскочил на несколько шагов, жрец успел приложить его ещё несколько раз, по толстой шее, по уху, по руке, которая только что держала за волосы молодого дворянина. — Твоё счастье, что преследовать не стану. Стар. И что командирам не донесу. Добр сегодня. Вы что же это устроили, мужики? Как псы грызётесь, друг друга травите, убить порываетесь. Чему учит Извечный Лем? Чему учит, я тебя спрашиваю?
— Не спешить помирать и не торопить других, — начал было здоровяк, глядя насуплено, — но этот подлюка…
— Он учит, — перебил старик, вскрикнув резко и противно, — возвращать непокорных во чрево его! Возвращать! Слышал? Опусти руки, подними глаза и слушай! Не то будешь зарыт, зарыт под телом убиенного тобой, зарыт здесь же, где недавно грешил. — Вокруг стихли, перестали переговариваться. — Голова, отсечённая добрым топором доброго палача, живет ещё пару мгновений. Недолго, но живёт. Успевает ли осознать ошибки тела — не знаю. Но несчастный, забрасываемый родной землёю, копошащийся на дне ямы, успевает поразительно много. Обдумать, сказать, вспомнить и переосмыслить. — Жрец помолчал, оглядывая парня, лежащего в грязи, без движения. Кровь с расквашенного лица натекла в след от сапога. — Подойди. Скорее. — Подошедший бугай снова получил палкой, на этот раз в бровь. Не пытался закрыться, из лёгкой сечки скатилась капля. — Не забывай, чтобы не пришлось вспоминать. Не рычи, чтобы не вопить. Подними его и тащи к медикам. Пока не помер. А ты что же? Так бы и смотрел?
Нейт вздрогнул, смутился под колючим взглядом жреца.
— Я просто замёрз, — выдал он невпопад, не думая, — растерялся. Не ругай, мудрый саггио.
Старик глянул тяжело, раздражённо. И отправился следом за здоровяком, несущим на руках того, кого минуту назад сам же чуть не убил. С другой стороны, из-за брёвен, робко выглянул Иоргас. Почёсываясь, выбирая из-под лоснящегося капюшона вшей, он вопросительно дёрнул головой.
— Что? — У Нейта немного гудело в ушах. В мысли лезли могилы, рычащие псы, вопящие люди. Всё это странным образом перемешивалось и вот уже мелкая злобная собачонка будто бы что-то кричала на него со дна ямы. — А-а… ушёл он, пожурил и ушёл. Где ты взял этот мерзкий чепчик?
— Трофей. — Лаконично ответил Иоргас, чуть поднимая голову над штабелем брёвен. Сейчас он напоминал телёнка, прячущегося за низкой изгородью. — Старый как завопит… Страшен во гневе. Да и ночью тут вышел на него, в свете факела, волосы иглами, рогами стоят. Я аж отскочил, а там… — он завертел рукой, подбирая слова. Не найдясь, показал пальцем куда-то в районе ягодицы.
— Обосрался?
— Сам ты! А там, говорю, жреца вашего лошадь. Как она там? Ушастая, злая, орёт хуже старого.
— А-а, понятно. Мул это. Укусил?
— Ещё как. — Он плаксиво поморщился. — Моя б воля — изжарил. Пока мул сам не околел. Но жрец, конечно, не разрешит?
— Не разрешит, — подтвердил Нейт, немного даже умиляясь надежде в голосе товарища. — Так где ты затрофеил этот лоскут просаленный? Выглядишь, как проститутка обритая. Своих вошек не хватало?
— Не понимаю. — Иоргас вежливо отвечал на смешки улыбкой, но действительно — не понимал. Робко трогая свой диковинный головной убор, он то расправлял, то топорщил растрёпанные оборки и висящие крысиными хвостами завязки. — Так в уши не дует. И у шеи подвязать можно. Холодно у вас.
— Да, согласен. Выбрось. Я тебе свой подшлемник старый отдам, нормальный, стёганый. Хоть поношен, но всё почище этого… эм… капора. И не так в глаза бросаться будешь. А то уж сколько здесь, все одной грязью по уши, а всё из общего ряда выбиваешься. Видно, что не наш.
— Так ведь не ваш. — Подтвердил уверенно бугай. Стянул головной убор, шлёпнул пару раз по бедру, вроде бы что-то вытряхивая. — Многое по-другому. Что понятно. Но понять удаётся не всё. У нас вот, к примеру, так нельзя. — Он постучал пальцем по побуревшему уже торцу бревна. — С благородными бьются благородные. Не иначе. А если нет… — тут он поднял брови, кивнул, — а, ну кое-что походит. В Долине тоже живьём зарыть могут. Или жгут. И топят. От поры зависит.
— Ты ж видел, что не всегда так было. Так легко. Такой бардак. И говорили не раз, наша знать — выродилась что ли. А может нет, может даже и образумилась, припустилась. Решают фаимы, кто и как заработал. Изобилие и богатство к имени тянутся, но намертво не липнут. Успех прошлых поколений могут спустить последующие. И наоборот. Пошли уже… куда-нибудь.
Неподалёку от Старого форта из холмов выступала особенно крутая скальная гряда. Выветренные уступы серого камня окаймляли земляные валы, создавая естественные бойницы. В