било и по самому Редакару, сегодняшнему конкуренту и опасному сопернику. С третьей стороны был сам Боргранд.
— И пока Владыка Моддан не сказал своего слова, действовать стоит крайне осторожно. — Управляющий Банком, статный старец, даже в ночном колпаке выглядящий величаво, указал тонким пальцем неясно куда. Быть может — в будущее. — А когда всё же скажет, ведь молчать долго здесь нельзя… следует удвоить осторожность. Чуткий слуга, по сути своей, не слишком отличен от безвольного инструмента, ежели им владеет такой хозяин. Однако, будучи достаточно чутким, и слуга может вовремя среагировать, уклониться, оторваться, предпринять нечто эдакое. Тогда как слепой инструмент будет сломлен, принесён в жертву делу или же просто утерян по случайности.
Молоденькая… нет, просто симпатичная служанка смущённо хлопала глазами. Большими, чарующе тёмными. Управляющий ясно различал в них средней глубины омут… умеренный ум, некоторую хитрость и смекалку. Его трудно было обмануть притворством, как ни старался он сам хоть немного обмануться. Старец коснулся её интересных мелких локонов, вьющихся до плеч. Отвёл их в сторону, касаясь лица, шеи. Потом груди. Он не боялся говорить откровенно с этой «коварной» девушкой. Видел её практически насквозь, важное различал при первом же взгляде, а в случае чего — просто приказал бы её придушить. Может ещё и прикажет. Но позже. С мёртвой девушкой тоже можно было поиграть, но она быстро придёт в негодность, а другую такую пришлось бы искать. И неизвестно, как скоро найдёшь. Он гладил оголённые маленькие груди, колол седой щетиной набухший сосок, слюнявил, сдержанно пыхтя, всё, до чего мог дотянуться. Служанка не разделась полностью, но была будто бы более нагой, открытой и бесстыдной, чем он когда-либо видел.
Отдыхая, прикрывшись только своим ночным колпаком, старый леммасиец приказал подать специальные зелья. Для себя и для неё. Девушка изящно ступала, неся поднос. Поставив, любопытно принюхалась, исследуя оба. Улыбнулась так, что колпак шевельнулся.
* * *
Ветер часто менял направление, трепал плащ, как игривый пёс. Эйден осторожно ступал по камням, перебирался через рыжие скальные гребни размером чуть не с лошадь. На одном из очередных препятствий присел, поправляя перчатки из коричневой замши. Руки немного подмерзали. У него. У неё нет.
Мэйбл бодро шагала, или скорее карабкалась, следом. В мужских штанах, в короткой курточке, в интересной вязаной шапочке, сзади она вполне могла сойти за мальчишку. Спереди, разумеется, нет.
— Не зябко? — Эйден иронично кивнул на расстёгнутые пуговицы рубашки. Уже четыре, тогда как изначально расстёгнуто было две.
— Ни капельки. И язвить вы можете сколько угодно, о всемогущий волшебник, — девушка и не думала смутиться, приосанилась, шутливо провела руками по талии, — но в присутствии такого мужчины бросает в жар любую. Ишь, хмыкает он. Давай-давай, мерзляк, чеши дальше, я видала и более злые ветра.
— Не устала?
— Бодрее тебя буду. Хоп! — Она перемахнула через каменюгу, опираясь на руки. — Повторишь?
— И не подумаю. Да и почти пришли. Видишь, оранжевые прожилки накипного лишайника, дальше к расщелинам они разрастаются в большие пятна, удобно собирать. Наберём хорошенько — сделаю шикарный краситель, яркий, насыщенный, стойкий. Знаю, как развести и приумножить так, чтобы одной котомки на две дюжины платьев хватило.
— Красильщиком заделался? Серьёзно?
— Конечно. Алхимия — всеобъемлющее искусство. — Заметив, какую смешную мину скорчила Мэйбл, Эйден махнул рукой. — Да, чего это я. Но для собственных нужд мне хватит щепотки, а раз уж притащился сюда — чего бы не набрать, как следует? Держи скребок. Скреби, складывай.
Она обаятельно щебетала за работой. Легко и бодро, умело и уверенно занимала собой всё. Подтягиваясь на высокую глыбу, пригибаясь к расщелине, протискиваясь рядом. Касаясь, будто случайно, то и дело наиболее выгодно показывая ноги, ягодицы, талию или, чаще всего, улыбку. Улыбалась Мэйбл по-разному. Спрашивая, утверждая, подталкивая или шутя, постоянно намекая или высмеивая собственные намёки — она прекрасно понимала, что он тоже всё понимает. И не оставляла попыток.
— Расскажи больше о своих делах. — Мэйбл ящеркой сползла по камням, больше играясь, чем что-то собирая. — Для чего именно лишайники? Или для кого? Хорошо ли торгуется? Вы ведь богаты, да? Ты и твой друг, Аспен. Он хорошо знает банкиров Хол-Скагара, значит наверняка толстосум, похлеще Касимира Галли́. И твои перчатки стоят как полкоровы, франт и модник. Состоявшиеся мужчины прекрасны. И состоятельные — тоже.
— Хихикаешь, сбиваешь с толку, топчешь лишайник. — Молодой алхимик старался держаться серьёзнее. Старался пореже считать расстёгнутые пуговицы, поменьше улыбаться в ответ. — Именно этот, который жёлтенькой корочкой по камням разросся, хорош от воспалений. Разных. Компрессы с крепким настоем помогают успокоить раны. Ран сейчас хватает. Со стороны Вала приходят телеги. Я не соврал и про краситель, но хорошую часть собранного пущу именно на настой. И да, торгуется неплохо. Не буду лукавить, свои знания я продаю не хуже, чем ты. Потупилась? А нет, показалось. Но вроде бы покраснела немного, верно? Дай, — он поднёс ладонь тыльной стороной к щеке девушки, — горячая. Про травничество ты знаешь, должно быть, не меньше меня, но почти молчишь об этом. Изящно уходишь от ответов, смешливо отмахиваешься. Продолжай. Молчать — нормально. Что там ещё было? Про богатство, Аспена и банк… нет, не так, Банк, верно? Я — не Аспен, не слишком разбираюсь в большой торговле и ещё большей политике. Ты действительно хотела что-то узнать? Или скорее сообщить? Поведать?
— Хотела поболтать, дотошный ты ворчун. — Она вдруг очутилась перед ним, вытянувшись по струнке. Неожиданно встала на цыпочки, подалась вперёд и легонько лизнула губы. — Ну и кто тут красный? Что, сладко? А отвечая — мне нечего сообщать и рассказывать. В банках или Банке, надо же, как они напыщенны, понимаю меньше твоего. Разве что слышала, что их глав старик мерзок, похотлив и изощрён на удивление, даже для леммасийца. А богатство мне интересно, как свойство личности. Понимаешь, да? Богачи интересны. Сложны, внимательны, упрямы. Смелы, усердны, часто — жестоки. Понимаешь?
— Конечно.
— Ничего ты не понимаешь.
Эйден наклонился, очень аккуратно оборвал с каменной кромки свисающую бахрому бледных нитей. Улыбаясь, сунул почти под нос Мэйбл.
— Смотри!
Та резко отшатнулась, почти отскочила. Улыбка Эйдена стала ещё шире.
— Да-а… я же вижу. И понимаю. Ты знаешь, что это. Мёртвая борода, ядовита, очень опасна, иногда — незаменима. — Он снял одну перчатку, взял бледные нити голой ладонью. Девушка не шевелилась, смотрела