означать смешок. Потёр руку, основательно прикушенную с месяц назад ласковым Угольком.
— Так вот это я к чему, — Раос посерьёзнел, снова вгляделся в линию карских укреплений, — Во-о-он с той вышки засратый дротик моего жеребца и прошил. Уронив тем самым целого командира. И конь, хоть и мерзкий, стоил немало. Да и сейчас, если глаза и эта чёртова штуковина меня не подводят — там какой-то жирдяй заседает, копошится, новую пакость выцеливает. Туда и вдарим. А кто принесёт мне нужную голову — молодец.
Агринец двинулся было к укрытому в перелеске отряду, но Раос остановил его.
— Дадим дорогу молодым, пущай себя покажет. Или уж глаза мозолить перестанет, всё польза.
Дюк Тафт хотел произнести перед людьми заранее продуманную речь. Но вдруг запнулся, припомнил что-то, передумал. Скомандовал грубо и кратко. Двинулись к первой линии укреплений.
Карсы рано затрубили тревогу. Были настороже, на постах не спали. Однако лёгкий штурмовой отряд, сначала трусцой, а потом и всерьёз бегом, успел достичь первого рва совсем без потерь. Пара выстрелов, сделанных часовыми, не достигли цели или были остановлены щитами. И пока на мостки бревенчатой стены вбегали всё новые и новые стрелки, плотные вязанки хвороста полетели в ров. Тридцати-сорока хватило, чтобы почти заполнить участок шириной в семь шагов. Поверх вязанок бросили несколько щитов и, продираясь через ряд косо вкопанных кольев, ринулись к стене.
Дюк бежал вперёд, крепко вцепившись в торец узкой, лёгкой штурмовой лестницы. Бежал быстро, подталкиваемый пятью мужиками. Разгонявшими эту лестницу так, что несущийся перед ними щитник, случись тому вдруг запнуться, был бы снесён, как тараном, и возможно даже выбит из сапог. Стреляли теперь дружно, кучно и результативно. Вокруг падали и вопили люди, но Дюк только ускорялся, и не факт, что по своей воле. Очень скоро достигли цели, подбитая гвоздями подошва ухнула в бревно стены, умело согнувшись — он продолжил бег, но уже по вертикали, взлетая наверх вместе с торцом лестницы, почти не замедлившись. Ворвавшись меж деревянными зубцами, Дюк с ходу, по инерции, сшиб за стену арбалетчика. Отшатнулся от тычка глефой, выхватил меч. Кое-как парировал новый укол, проскочил вдоль древка ближе к противнику, хлестанул наискось, снизу-вверх, достав лицо под открытым шлемом. Сзади кто-то навалился, но тут же обмяк. Лезущие следом наёмники отчаянно рубили и резали. Пробив насквозь лучника резким выпадом, Дюк сам вдруг почувствовал удар, как и откуда прилетело — в этой кутерьме было не понять, левая рука отнялась и под кольчугой разлился жар. Грохот и давка усилились, на мостки стены лезли первые кирасиры. Железные рёбра. Цвет армии карсов.
Рубя казёнными угловатыми тесаками, тяжелобронированные пехотинцы бодро теснили наёмников. Дюк Тафт в последний раз отмахнулся мечом, отгоняя наседающего противника, и, ослабленный раной и увлекаемый весом оружия, перевалился через парапет обратно, на «свою» сторону. Прямо на головы, а потом и под ноги, ещё толпившихся у лестниц товарищей. Громко, насколько мог, прокричал приказ отступать. Кто-то услышал, подхватил.
— Назад!
— Ухо-о-одим!
Сверху посыпались ещё люди. Не пристрелят, так затопчут свои. Прямо перед носом, с особым грохотом рухнул враг. Весь в железе, воспетые карские латы, подонок копошился и дёргался, как крепкий жук в муравейнике. Дюк наконец поднялся, опираясь на меч. Который, даже в такой свалке, чудом умудрился не потерять. Злой, испуганный, ошалелый — он с рыком вогнал острие в единственное незащищённое место. Прямо в задницу этого бронированного жука. Укол вышел неловким, и молодой наёмник остервенело ткнул ещё три или четыре раза, пока толпа не оттеснила его обратно к частоколу. Вроде бы кто-то, опасно увлёкшись, ещё долбил обухом топора или дубиной рухнувшего кирасира. Нервный ритмичный звон не стихал, пока не добрались до рва. Кругом толкались, под ногами чавкало жирное месиво, сзади со стены лезли растревоженные карсы. Обычно погонь не отправляли. Должно быть — раззадорились.
Уже вечером Тафта вызвали в штаб. Не посетили в палатке костоправа, не осведомились о здоровье, а приказали явиться. Он шёл с палкой, слегка пошатываясь, левая рука висела на перевязи. В ножнах покоился меч, обломанный наполовину, но уже вытертый начисто.
— А ты довольно быстр, — холодно приветствовал его Раос, заканчивая ужин. — Минут десять — и сорок трупов. Наших сорок. Ещё и карсов, должно быть… с дюжину?
— Не меньше. — Кратко подтвердил Дюк. Он был заметно бледен, но, насколько это возможно — опрятен, спокоен и собран.
— Ладно, всё не так плохо. Эй, дайте ему пива! Садись, парень. — Гибкая, смазливая девчонка с рыжей косой быстро поднесла кубок. Большущий, из таких любил пить командир. — Быстр ты и по-хорошему. Как туман ветром прогнало — всё как на ладони видел. Одним из первых влетел, пример подавал. Это тебе не речи толкать.
— Благодарю вас.
— А ещё проще?
Дюк хотел было ответить «спасибо», но в итоге молча кивнул, уважительно приподнял кубок. Глотнул жадно, поперхнувшись от боли в груди.
— Что задели?
— Ключицу, говорят, сломал. Немного крови, немного мяса. Подрубили чуть.
— Не так плохо. Как я и говорил. Донесения Редакару уже отправили, купцы Лиги узна́ют о новых смелых атаках. А те сорок… вообще весь твой бравый отряд — добровольцы. Сами вызвались, польстившись на злато, зная задачу. Сущие психи. — Раос, в лёгкой задумчивости и без видимых усилий, накрутил на палец металлическую ложку. — Такие, вроде бы, в кампании нужны, но иногда полезно и проредить. Слишком ярые, могут вредить делу. Но ты-то, Тафт, не из таких?
— Нет.
— Верю. Возьмёшь себе роту Кресси́. Он как раз помер, укакался бедняга. И его жалованье, тридцать тейлов в месяц, возьмёшь… А вот девок моих не тронь. — Тяжёлая ручища щелчком отправила в полёт ложку, завязанную в узел. — Слышишь?
Дюк торопливо отвёл взгляд от рыжей косы.
— Да.
* * *
Тяжёлая капля воды упала на грязную лысую макушку. Нищий старик, до того упорно отказывающийся просыпаться, смиренно вздохнул. Сел, уперев тощие руки в колени и покряхтывая. По ветвям старой ивы, меж корней которой было устроено его лежбище, прыгали и победно щебетали птицы. Старику подумалось, что они торжествуют, разбудив его наконец. Он погрозил зябликам… а может зарянкам, с его глазами невозможно было утверждать, сальным скрюченным пальцем. Почесав спутанную бородёнку, порылся в ветоши, что считал своим домом и постелью, отыскивая какие-то объедки. Нашёлся заплесневелый сухарь и подозрительного вида кость. К счастью — дед был слишком слеп, чтобы