Он пошёл к холодильнику, достал пиво и вернулся.
— Мог бы и мне предложить.
— Что?
— Пиво.
— А ты пьёшь пиво?
— Мне скоро восемнадцать. И я пью пиво.
— И наркотики принимаешь?
— Изидор! Фас!
Хвост хорьковой собаки признался мне в любви, но сам пёс не сдвинулся ни на миллиметр. Я сходила за пивом на кухню, села напротив отца и отпила из бутылки.
— Твоё здоровье. Так о чём ты говорил?
Отец вылупился на меня ещё сильнее. Словно я была покрыта гнойными волдырями, взрывающимися при малейшем нажатии. Ну так мне показалось.
Покачав головой, он продолжил пить пиво.
— Сегодня мне позвонил психиатр.
Мои лёгкие объявили забастовку воздуху.
— Похоже, твоя мама выпишется на следующей неделе.
— На следующей неделе? — глупо повторила я.
— Угу. Твои впечатления от письма верны. Маме лучше, она записалась на разные занятия, кажется.
Маме лучше. Она вернётся.
— Единственная проблема: она не хочет меня видеть. Так что я не смогу её забрать.
Я уставилась на него:
— И как только она вернётся, тебя тут быть не должно.
— Да.
— Вообще никогда.
— Да.
Мама должна вернуться во вторник.
Я записала Изидора к ветеринару на утро субботы.
Пришлось толкать его под зад, чтобы он зашёл в кабинет. Бедный пёс прыгнул мне на колени, как только показался доктор.
— Добрый день, мадемуазель!
Доктор Брахими взвесил позорного пса.
— Он похудел, это хорошо. Вы его часто выгуливаете?
— Раз в день, дважды, если у меня найдутся силы.
— Отлично. Вы можете сходить с ним в лес, если представится возможность, например в Венсен-ский, ему понравится.
— Хорошая идея.
— Вы проделали фантастическую работу с этой собакой.
— В смысле?
— Он был болен, измождён, печален, а вы поставили его на ноги.
Да он издевается? А что насчёт складок жира? И тусклой шерсти?
— Приятно смотреть. Я видел много людей, которые бросали своих питомцев, как только заканчивалась фаза «Моя новая игрушка».
Изидору сделали укол: бедняга дрожал, положив голову мне на колени.
— И посмотрите, как он вас любит.
Я достала папину чековую книжку, оплатила приём и ушла с Изидором. Тот загарцевал, довольный, что выбрался из этого ада.
Мой пёс.
Глава двадцать первая
Дебора просит надежды
Чем ближе был вторник, тем сильнее потели ладони.
В понедельник вечером, возвращаясь из сквера, я услышала:
— Дебора-а-а-а-а-а! — Крик доносился с другой стороны улицы.
Я резко обернулась и бросилась в объятия Карри.
— Целую вечность тебя не видела, моя сладкая перепёлочка! Как твои дела? Я видела твоего папу. Почему ты не приходила после… после…
И правда, почему?
— Сама не знаю, — вырвалось из моего рта, словно конское ржание. — Я целыми днями читаю Гюго. И занимаюсь. Короче, не знаю.
— Ты уже закончила?
— Что?
— Гюго.
— Да.
— И как?
— Ревела в голос в конце, если можно так выразиться.
— А как твоя мама?
— Лучше. Она возвращается завтра.
— Отлично! Дебора, зайди попить чаю. У нас сегодня в гостях писатель, будет много народу, но я бы с радостью поболтала с тобой хотя бы пять минут.
Я зашла в книжный магазин: как же там хорошо, какой мягкий свет. Но вдруг я чуть язык не проглотила от изумления.
За столом, заваленным книгами, чопорно разглядывая людей, пришедших к ней за посвящением с подписью, сидела…
ЛЕДИЛЕГИНС.
— Зелёного чая? — спросила Карри, чмокнув меня в макушку.
— А это кто?
Анастасия Вердегрис, автор чудесных фэнтези-романов, она живёт тут неподалёку. Зашла к нам на огонёк, вот как!
Фэнтези? А как же её переливающиеся легинсы? Однако я не стала спорить.
— Почитай её романы, уверена, тебе понравится. Леди Легинс отдала книгу одному поклоннику и улыбнулась следующему.
Как только люди заметили Изидора, по толпе пронёсся шёпот. Леди Легинс подняла голову, увидела пса, проследила взглядом за поводком, добралась до его хозяйки и… сдержанно помахала мне рукой. Дебора в роли любовника, которого ревнивый муж застал в чём мать родила: вот какой стыд схватил меня за горло.
Лицо леди Легинс вытянулось от подбородка до корней волос. И тут, чтобы не усугублять ситуацию — ну потому что, господи, ради чего? — я помахала ей в ответ, как английская королева из кареты. Леди Легинс уставилась на меня, а за ней — вся толпа, лишь бы увидеть, что её так ошеломило.
Карри вернулась ко мне с обжигающе горячей чашкой.
— Держи, моя румяная куриная ножка.
Время замерло.
Тут Карри поняла, что я стою под прицелом у всей толпы.
И вмешалась:
— Анастасия, позвольте познакомить вас с одной из самых преданных читательниц нашего магазина — Деборой.
Мне хотелось закрыть глаза и сбежать из-под этого психоделического прицела (эти зрачки! Да что там: тарелки, отверстия слива в ванной, чёрные дыры!) леди Лег… то есть Анастасии Вердегрис. На глазах благоговейно трепещущей публики она точно не упустит возможности поведать о бурных подвигах Изидора по части облегчения. На её месте я бы даже рупор взяла, встала бы на стол и вещала бы всем, до самого последнего человека, чтобы отомстить за себя с королевским размахом.
— И что же покупает эта преданная читательница?
— Дюма, Гюго, Сент-Экзюпери, Хемингуэя…
Кто вставил пробку мне в горло? Почему я разговариваю голосом мыши в предсмертных муках?
— А что насчёт Вердегрис?
— Ещё не довелось.
Анастасия Легинс кивнула. Я слышала, как дымится мой чай.
— Ну вот подходящая возможность! Выберите одну книгу, мадемуазель. Это подарок. Я даже напишу вам очень личное посвящение на первой странице. А Карри положит всё это в пакет из перерабатываемого пластика.
И она вернулась к своим автографам.
Интимная жизнь Изидора спасена вместе с моей честью.
Лунная походка?
Я плохо спала.
Если мама вернётся домой, всё встанет на свои места.
Только вот на какие места?
Не вернутся ли вместе с ней круги под глазами, пропитавшая все подушки тоска и слоняющийся по заваленной расчленёнными журналами гостиной силуэт?
Можно ли вообще вылечиться от подобной болезни?
Когда организм побеждает инфекцию, уровень лейкоцитов снижается. Но что насчёт попыток суицида? Как это определить?
А вдруг… она примется за старое?
Ночью то и дело возвращался образ растянувшегося на кухонном полу тела, газ пробирался в горло, слышался хруст жалюзи.
Иногда среди этих мучений всплывали нечёткие воспоминания и чудовищные картинки: Адель танцует в фатиновой пачке на моей кровати или облачается в костюм древнегреческой трагической актрисы.
Я рада, что мама будет дома на каникулах.
Так я смогу побыть с ней.
Понаблюдать.
Но я не хочу за ней наблюдать.
Я хочу, чтобы всё вернулось, как было.
Или, раз уж об этом речь, стало ещё лучше. Мечтать не вредно.
В три часа ночи я зажгла лампу.
И перечитала посвящение леди Легинс.
Деборе
с надеждой, что эта книга займёт своё место в богатом пантеоне её предпочтений и не станет символом наших разногласий во время первых встреч.
Фантастически ваша,
Анастасия Вердегрис
Если бы мне сказали, что в словах леди Легинс и её юморе я найду утешение, я бы не поверила…
Я рано встала, приготовила завтрак и поела, сидя напротив папы, который слушал радио. Перед уходом он обнял меня и крепко прижал — он, не фанат обнимашек.
— Я подпишу бумаги для выписки твоей матери и потом исчезну. Она будет ждать тебя к одиннадцати. Я заказал такси, всё оплачено, так что вам надо будет просто сесть и доехать до дома. — Его подбородок дрожал.
— Спасибо, папа.
Он накинул пальто, дважды пытаясь попасть рукой в рукав.
— С сегодняшнего дня мой телефон включён двадцать четыре часа в сутки.