незаметно положив руку на сумку. Тут-то он и схватил ее и затащил в машину со звериной жестокостью. На нее обрушился поток брани и побои, она защищалась, одновременно пытаясь достать газовый баллончик. Они стукнулись лбами, и Сонья почувствовала нечистое хриплое дыхание. Он заявил, что отныне она будет делать то, что он ей скажет, если хочет остаться в живых. Она увидела, что он достал из бардачка пистолет, и сумела нажать на клапан газового баллончика, но никак не могла направить струю в нужном направлении. Потом он ударил ее рукоятью по голове, Сонья заверещала и согнулась пополам, задыхаясь и отплевываясь. Она закрыла глаза в ожидании смерти, но обидчик решил отвезти ее в другое место и уже там удовлетворить все свои желания и фантазии. Продолжение полицейским было известно.
Им пришлось долго уговаривать Сонью пройти осмотр у врача. Она не хотела, но это было необходимо. Она была жертвой: пришлось составить подробное описание кровоточащей раны на затылке. Сонья хохотнула, когда Делестран пообещал ей больничный. Какая ей от него польза? Даже если врач сочтет ее временно нетрудоспособной, доза нужна каждый день. Придется как можно скорее вернуться на панель, туда, где на нее напали.
Не советуясь с группой, Делестран вынул из премиального конверта (их иногда поощряли за успешные раскрытия) купюру в пятьдесят евро и отдал деньги Сонье перед тем, как она села в машину, чтобы ехать в судебно-медицинское подразделение. Этим он хотел сказать: «Тебе не придется сразу возвращаться на улицу…» Как и ожидал майор, она стала отказываться, но он настоял.
– Деньги не мои, – просто сказал он. – Выпьем на аперитив меньше во время следующего общего обеда, только и всего.
Кроме участников группы, никто об этом не узнает, и все устроится к лучшему.
…В течение первых суток задержания Патрис Лекуэн сопротивлялся. Выставлял себя жертвой полицейского произвола. Что бы ни случилось, говорил он, прошлое всегда достанет его, сделав козлом отпущения. На этот раз он ничего не совершил. Привычные к подобной игре люди Делестрана позволяли ему выговориться. Они знали – пока Лекуэн не вывалит на них все обвинения, он не ответит ни на один вопрос. Патрис нудно исполнял программу жалоб и причитаний: общество всегда будет считать его ответственным за прошлое; даже соседи в родном Эссоне не рады, что он вышел на свободу, марают дверь дерьмом, пишут гадости на почтовом ящике, регулярно прокалывают шины и отламывают зеркала… Но хуже всего ненавидящие взгляды, заставляющие его прятать глаза и ходить по стеночке. А ведь он заплатил – провел семь лет в камере размером девять квадратных метров. Все заключенные знали, что он «извращенец», и во время прогулок по тюремному двору его ни на секунду не покидал животный страх. Сокамерники готовы были в любой момент содрать с него кожу живьем. Непристойные или угрожающие жесты адресовались ему то с похотливой улыбкой, то с холодностью безумцев, способных на самое худшее. Он вышел, но ничего не изменилось…
Полицейские, стиснув зубы, слушали этот жалобный монолог, перемежающийся вздохами, стонами и приглушенными рыданиями, хотя все это не имело никакого отношения к расследованию. Патрис Лекуэн, судя по всему, не лукавил, но, чтобы подвести его к тому, что их действительно интересовало, пришлось позволить этой гниде вернуться очень далеко, в детство, поведать о жестокости отчима и перечислить подробности всех садистских телесных наказаний, которым тот его подвергал. Могло ли это объяснить то, что он стал тем, кем стал? Обязательная программа закончилась рыданиями. Теперь надо было выдохнуть и приступить к обсуждению насущных проблем.
Да, Патрис Лекуэн попал в переплет, но ему встретилась милосердная душа в образе директора супермаркета. Он согласился принять на должность кладовщика освобожденного из тюрьмы. Патрису нравилась эта работа, он был скрыт от посторонних глаз и вновь обретал достоинство, которое дает человеку справедливо оплаченный труд. Бывший арестант честно зарабатывал на жизнь и мог удовлетворять свои потребности. А они, после семи лет под замком, когда вынужден ждать до ночи, чтобы тихо, почти стыдливо, облегчиться, были как у всех. Оттрубив смену, Лекуэн решил побаловать себя подарочком. Одни идут в цветочный магазин или к торговцу вином, другие – в кино или клуб. Разве он не имеет право как честный гражданин отключиться от мелочной тирании повседневности? Не только Патрис прямо с работы ходит к шлюхам, так поступают даже мужчины «в костюмах и при галстуках».
Патрису Лекуэну не нужны были аргументы, чтобы оправдать свой выбор.
Итак, он направился в Париж с твердым намерением хорошо провести время. Чтобы растянуть удовольствие, он не будет слишком разборчив: на внешних бульварах в северо-восточной части Парижа найдется товар ему по карману. Когда он вышел на свободу, довольствовался стоянкой для грузовиков в лесу Фонтенбло; теперь ему хотелось не десятиминутного перепихона на опушке, а комнаты с кроватью, как положено. На месте он покрутился несколько минут, заметил двух или трех подходящих девушек и заговорил с Соньей, потому что у нее были пышная грудь и тонкая талия. Она выглядела опытной – умело продемонстрировала свои упругие сиськи, когда наклонилась к окну, чтобы договориться. Он хотел ее и предвкушал момент, когда достанет это богатство из черной сбруи. Согласовав тариф, она показала ему заброшенное здание неподалеку; он отказался, удивился, что у нее нет удобной комнаты, и предложил снять номер. Девушка согласилась: «За твой счет!» Это выходило за рамки бюджета, но Патрис был готов пойти на жертву. Он много работал и мог в кои веки раз позволить себе маленькое безумие, лишь бы спектакль продлился дольше обычного. Девушка попросила больше денег. Патрис хотел, чтобы она села в машину, надеясь поторговаться: раз он платит за гостиницу, она должна сделать скидку. Девица отказалась, он попытался убедить ее, она не сдалась: 150 евро плюс комната! Слишком много, в три раза больше первоначально запланированной суммы. Патрис получал минимальную зарплату, значит, должен работать три дня, чтобы позволить себе час удовольствия. Нет, она просто обязана сделать над собой усилие. Именно усилие – это слово он часто повторял. Усилие нужно разделить по справедливости! Является ли это объяснением того, что случилось дальше? Его версия сильно отличалась от версии потерпевшей и свидетеля. Разговор пошел на повышенных тонах, она хотела выйти из машины, он схватил ее за руку, чтобы удержать. Она отбивалась, пыталась ударить его. Он защищался, и в конце концов она распылила газ ему в лицо. Что