прошлый раз. Фолей в модельной куртке с молнией и старомодный порнографический
четырехугольник. Откуда этот снимок вообще? Он прокрутил страничку, в этот момент
в его голове начала складываться какая-то картина. Он вспомнил еще одну
презентацию французской девушки в Лондоне, в Сохо. Она была о фетишизации
рынков одеждой в стиле формы оперативных спецподразделений. Она ссылалась на
войну во Вьетнаме, как на переломный момент, аргументируя свои предположения
коллажем маленьких рекламных постеров с обложек почившех теперь уже в бозе
популярных в пятидесятых мужских журналов Правда и Аргоси, бандаж от грыжи, кружки с нарисованными в них обезьянами, которые можно было заказать по почте, курсы для желающих научиться ремонтировать газонокосилки, рентгеновские очки…
Эти рекламы, сказала девушка, представляют массовый бессознательный образ
американского мужчины, сложившегося после второй мировой войны. Если даже не
рассматривать грыжевые бандажи и их заменители (Милгриму даже показалось что
Американских послевоенных мужчин постигла просто таки эпидемия грыжи), в
остальном эта реклама не очень отличается даже от того, что можно было увидеть на
обложках комиксов тех лет. Не смотря на то, что любой желающий тогда мог заказать
себе еще одну итальянскую винтовку, в точности такую же, из какой позже был убит
Кеннеди (причем дешевле пятидесяти долларов, даже включая расходы на доставку).
Послевоенная валоризация вещей американскими мужчинами сказала еще она,
уравновешивалась недавними воспоминаниями о реалиях военных действий, не смотря
на то, что эта война была безоговорочно победоносной. Вьетнам все изменил, сказала
она, показывая новый набор коллажей. Вьетнам организовал сдвиг в психике
американских мужчин. Милгрим не мог вспомнить в точности что там она
подразумевала, но он знал что она связывала это с культурой, подобной той, которую
генерировали вебсайты, похожие на тот, где он сейчас наблюдал фото Фолея.
Черный прямоугольник на глазах Фолея был предназначен для защиты его личности и
это подразумевало его принадлежность к элитному боевому подразделению. Девушка
назвала это специализированным маркетинговым приемом.
Он еще раз посмотрел на фото Фолея. Тот не выглядел сколько-нибудь устрашающим.
После десяти лет жизни на улице Милгрим точно знал несколько очень страшных
вещей. Мужчина со стрижкой в закрытом ресторане на окраине Конвея был человеком, которого следовало опасаться. То, что он излучал, не имело какого-то точного названия, это было очень трудно скрыть и невозможно подделать. Впервые он увидел таких
людей среди молодых Албанцев, торгующих героином в Нью-Йорке. Это мог быть и их
прошлый военный опыт и что-то другое. Фолея, как он начал подозревать, следовало
опасаться скорее из-за подлости, нежели из-за силы. Он предположил это после
изучения формы его губ под черным прямоугольником. Хотя ему уже доводилось
встречаться с личностями, в которых и подлость и сила вполне себе уживались, и вот
от таких то следовало держаться как можно дальше.
Он прокрутил сайт обратно. Бигенду наверное было бы это интересно, хотя возможно
его команда уже находили и показывали ему это. Это была одна из тех вещей, которые
он искал, когда не указывают не название товара, ни цены. Адрес сайта содержал буквы
и цифры. Не как у нормального сайта, а скорее как у какой-то подделки. Страницы «О
нас» и «Заказ» совершенно пустые.
Снаружи раздались глубокие пульсирующие звуки выхлопа. Он поднял взгляд и увидел
медленно проезжающий черный мотоцикл. Желтый шлем водителя посмотрел на
Милгрима темным под козырьком пластиком затем вновь повернулся вперед, уезжая за
пределы видимости. На мгновение Милгрим увидел на задней поверхности шлема две
широкие, белые диагональные царапины на желтом гелеобразном покрытии.
Одна из тех деталей, умение подмечать которые так нравилось Бигенду в Милгриме.
29. Дрожь
— Слейт, — Бигенд произнес это имя так, будь-то оно его очень утомило, —
спрашивает о Милгриме. Он с тобой?
— Нет, — ответила Холлис, растянувшаяся после душа на кровати, частично
завернувшись в не слишком большие, белые отельные полотенца. — Разве он не в Нью
Йорке? Я имею в виду Слейта.
— Он в Торонто, — сказал Бигенд. — Наблюдает за Милгримом.
— Наблюдает? — Она посмотрела на Айфон. На звонки Бигенда она еще не
установила изображение. Может быть подойдет пустой прямоугольник цвета Синий
Кляйна?
— Изначально, за Милгримом необходимо было постоянно присматривать. В основном
этим занимался Слейт.
— А за мной он тоже присматривает? — Она посмотрела на голубую фигурку муравья.
— Мне попросить его об этом?
— Нет. Это послужит причиной расторжения сделки. Нашей с тобой.
— Я это понимаю конечно же. Где ты купила свой телефон?
— В магазине Эппл. В Сохо. В Сохо, в Нью Йорке. А что?
— Давай я дам тебе другой.
— Почему тебя заботит где я купила свой телефон?
— Я хочу быть уверен что ты купила его сама.
— Последний телефон, который ты мне давал Хьюберт, прослушивался и позволял
наблюдать за моими передвижениями.
— Я же не собираюсь снова сделать это.
— Забудем о телефоне.
— Не понимаю.
Она легонько щелкнула фигурку муравья и та принялась раскачиваться на своем
круглом основании.
— Ты же знаешь, я забочусь о целостности коммуникаций, — сказал он.
— Я не знаю где сейчас Милгрим, — ответила она. — Это все что ты хотел у меня
спросить?
— Слейт полагает что он все еще в Париже. Возможно ударился в бега. Ты как
считаешь?
— Его не так то просто понять. По меньшей мере для меня.
— Он меняется, — сказал Бигенд. — Интересно наблюдать кого-нибудь в такой
ситуации. Он все больше превращается в живого, нормального человека.
— Может быть на этом этапе превращений он уже не хочет чтобы Слейт знал о его
местонахождении.
— Если увидишь его, — сказал Бигенд, — попроси его пожалуйста позвонить мне.
— Хорошо, — ответила она, — до свидания.
— До свидания Холлис.
Она взяла в руку фигурку. Навскидку та весила столько же, сколько и раньше, то есть
почти ничего не весила. Похоже внутри она была полой, хотя швов и склеек видно не
было. Посмотреть что там внутри не было никакой возможности.
Она села на кровати, по прежнему завернутая в слегка влажные полотенца, и в этот
момент ее телефон зазвонил снова. На экране было черно-белое фото Хайди. —
Хайди?
— Я в спортзале. В Хакни.
— И?
— Один мой спарринг партнер здесь сказал что знает твоего парня.
Золотые загогулины из какой-то искусственной хрени, расписанные китайской
каллиграфией замерцали, отслоились от стены и поплыли по направлению к ней. Она
моргнула. — Знает?
— Ты никогда не говорила мне его фамилию.
— Нет, — ответила Холлис.
— Начинается с Вэ, а кончается на эс?
— Да.
Нехарактерная пауза. Хайди никогда не думает о том, что ей говорить дальше. — Ты
когда последний раз с ним разговаривала?
— Как раз перед выходом Британского издания моей книги. А что?
— Когда ты вернешься?
— Завтра. О чем вообще речь?
— Надеюсь Аджай и я говорим об одном и том же человеке.
— Аджай?
— Он индус. Английский. Я разузнаю все, что смогу, а потом мы побеседуем с тобой.
— Она отключилась.
Холлис вытерла глаза уголком одного из полотенец, возвращая золоченые бляшки на
место на кроваво-красных обоях и задрожала.
30. Наведение на цель
Милгрим покинул магазин, в котором подают белый чай. Теперь он шел, как ему
представлялось, по направлению к Сене. По улице, которая была практически
перпендикулярна той, где он пил чай. Ему было интересно как в точности его
отследили до этого места от Салона Дю Винтаж. Вполне вероятно что за ним просто
ехали на мотоцикле.
Если желтый шлем был тот же самый, который он видел в Лондоне, то его владелец
должен был быть курьером, который привез ему снимок Винни, который сделал Слейт
в Миртл Бич. Его отправила Памела, сразу после его встречи с Бигендом по дороге
обратно в отель. Они что знали кто такая Винни? У них у всех были снимки друг друга, а теперь они продолжают уделывать его как мальчика.
Он вышел на улицу, где похоже продавались весьма недешевые предметы африканского
народного творчества. Большие, темного дерева статуи в маленький, красиво
освещенных галереях. Ощетинившиеся ногтями фетиши, демонстрирующие жуткие
эмоциональные состояния.
Здесь же обнаружился крошечный магазин фотопринадлежностей. Он вошел внутрь и
приобрел китайский считыватель для карт памяти у любезного иранца в позолоченных