231
Городские, предбольничные березы
Городские, предбольничные березыЗахворали корью и гангреной.По ночам золотарей обозыЧередой плетутся неизменной.
В пухлых бочках хлюпает Водянка,На Волдырь пеняет Золотуха,А в мертвецкой крючнику цыганкаВорожит кули нежнее пуха:
«Приплывет заморская расшиваС диковинным, солнечным товаром…»Я в халате. За стеною ХиваЗолотым раскинулась базаром.
К водопою тянутся верблюды,Пьют мой мозг аральских глаз лагуныИ делить стада, сокровищ грудыК мозжечку съезжаются Гаруны.
Бередит зурна: любовь ФатимыКак чурек с кашмирским виноградом…Совершилось. Иже ХерувимыПовенчали Вологду с Багдадом.
Тишина сшивает тюбетейки,Ковыляет Писк к соседу-Скрипу.И березы песенку ЗюлейкиНапевают сторожу Архипу.
232
Я уж больше не подрасту, –
Я уж больше не подрасту, —Останусь лысым и робко сутулым,И таким прибреду ко кресту,К гробовым, деревянным скулам.
В них завязну, как зуб гнилой;Лязгнет пасть — поджарая яма…А давно ли атласной водойМеня мыла в корытце мама?
Не вчера ли я стал ходить,Пугаясь бороды деда?Или впрямь допрялась, как нить,Жизнь моя и дьячка-соседа?
Под окном березка росла,Ствол из воска, светлы побеги,Глядь, в седую губу дуплаКовыляют паучьи телеги.
Буквы Аз и Буки везутВесь алфавит и год рожденья…Кто же мозгу воздаст за труд.Что тесал он стихи-каменья?
Где подрядчик — пузатый журнал?В счете значатся: слава, тений…Я недавно шутя хворалОт мальчишеской, пьяной лени.
Тосковал, что венчальный нарядНе приглянется крошке-Марусе…Караул/ Ведь мне шестьдесят,Я — закладка из Книжной Руси."
Бередит нафталинную плешь,Как былое, колпак больничный…Кто-то черный бормочет: съешьГору строк, свой обед обычный.
Видно я, как часы, захворал,В мироздании став запятою,И дочитанный Жизни журналЖелтокожей прикрыл рукою.
233. ПУТЕШЕСТВИЕ
«Я здесь», — ответило мне тело, —Ладони, бедра, голова, —Моей страны осиротелойМатерики и острова.
И, парус солнечный завидя,Возликовало Сердце-мыс:«В моем лазоревом МадридеЦветут миндаль и кипарис».
Аорты устьем красноводнымПлывет Владычная Ладья;Во мгле, по выступам бесплоднымМерцают мхи да ягеля.
Вот остров Печень. НебесамиНам ним раскинулся Крестец.В долинах с желчными лугамиОтары пожранных овец.
На деревах тетерки, куры,И души проса, пухлых реп.Там солнце — пуп, и воздух бурыйК лучам бесчувственен и слеп.
Но дальше путь, за круг полярный,В края Желудка и Кишек,Где полыхает ад угарныйИз огнедышащих молок.
Где салотопни и толкуши,Дубильни, свалки нечистот,И населяет гребни сушиКрылатый, яростный народ.
О, шготяные Печенеги,Не ваш я гость! Плыви ладьяК материку любви и неги,Чей берег ладан и кутья."
Лобок — сжигающий Марокко,Где под смоковницей фонтанМурлычет песенку востокаПро Магометов караван.
Как звездотечностью пустыниВезли семь солнц — пророка жен —От младшей Евы, в Месяц Скиний,Род человеческий рожден.
Здесь Зороастр, Христос и БрамаВспахали ниву ярых уд,И ядра — два подземных храмаИх плуг алмазный стерегут.
Но и для солнечного магаСокрыта тайна алтарем…Вздыхает судоржно бумагаПод ясновидящим пером.
И возвратясь из далей тела,Душа, как ласточка в прилет,В созвучий домик опустелыйПушинку первую несет.
234
Звук ангелу собрат, бесплотному лучу,
Звук ангелу собрат, бесплотному лучу,И недруг топору, потемкам и сычу.В предсмертном «ы-ы-ы!..» таится полузвук —Он каплей и цветком уловится, как стук, —Сорвется капля вниз и вострепещет цвет,Но трепет не глагол, и в срыве звука нет.
Потемки с топором и правнук ночи, сыч,В обители лесов подымут хищный клич,Древесной крови дух дойдет до Божьих звезд,И сирины в раю слетят с алмазных гнезд;Но крик железа глух и тяжек, как валун,Ему не свить гнезда в блаженной роще струн.
Над зыбкой, при свече, старуха запоет:Дитя, как злак росу, впивает певчий мед,Но древний рыбарь-сон, чтоб лову не скудеть,В затоне тишины созвучьям ставит сеть.
В бору, где каждый сук — моленная свеча,Где хвойный херувим льет чашу из луча,Чтоб приобщить того, кто голос уловилКормилицы мирской и пестуньи могил, —Там отроку-цветку лобзание даря,Я слышал, как заре откликнулась заря,Как вспел петух громов и в вихре крыл возникПодобно рою звезд, многоочитый лик…
Миг выткал пелену, видение темня,Но некая свирель томит с тех пор меня;Я видел звука лик и музыку постиг,Даря уста цветку, без ваших ржавых книг!
(1917)
235
Мужицкий лапоть свят, свят, свят!
Мужицкий лапоть свят, свят, свят!Взывает облако, кукушка,И чародейнее чем клад,Мирская потная полушка.
Горыныч, Сирин, Царь Кащей, —Всё явь родимая, простая,И в онемелости вещейГнездится птица золотая.
В телеге туч неровный бег,В метелке — лик метлы небесной.Пусть черен хлеб, и сумрак пег, —Есть вехи в родине безвестной.
Есть мед и хмель в насущной ржи,За лаптевязьем дум ловитва.«Вселися в ны и обожи» —Медвежья умная молитва.
236
Где пахнет кумачом — там бабьи посиделки,
Где пахнет кумачом — там бабьи посиделки,Медынью и сурьмой — девичий городок…Как пряжа мерен день, и солнечные белки,Покинув райский бор, уселись на шесток.
Беседная изба — подобие вселенной:В ней шолом — небеса, палати — млечный путь,Где кормчему уму, душе многоплачевной,Под веретенный клир усладно отдохнуть.
Неизреченен Дух и несказанна тайнаДвух чаш, двух свеч, шести очей и крыл!Беседная изба на свете не случайна,Она Судьбы лицо, преддверие могил.
Мужицкая душа, как кедр зеленотемный,Причастье Божьих рос неутолимо пьет;О радость быть простым, носить кафтан посконныйИ тельник на груди, сладимей диких сот!
Индийская земля, Египет, Палестина —Как олово в сосуд, отлились в наши сны.Мы братья облакам, и савана холстина —Наш верный поводырь в обитель тишины.
(1917)
237
У розвальней — норов, в телеге же — ум,
У розвальней — норов, в телеге же — ум,У карего много невыржанных дум.
Их ведает стойло, да дед дворовик,Что кажет лишь твари мерцающий лик.
За скотьей вечерней в потемках хлева,Плачевнее ветра овечья молва.
Вздыхает каурый, как грешный мытарь:«В лугах Твоих буду ли, Отче и Царь?
Свершатся ль мои подъяремные сны,И, взвихрен, напьюсь ли небесной волны?..»
За конскою думой кому уследить?Она тишиною спрядается в нить.
Из нити же время прядет невода,Чтоб выловить жребий, что светел всегда.
Прообраз всевышних, крылатых конейСмиренный коняга, страж жизни моей.
С ним радостней труд, благодатней посев,И смотрит ковчегом распахнутый хлев.
Взыграет прибой и помчится ковчегПод парусом ясным, как тундровый снег.
Орлом огнезобым взметнется мой конь,И сбудется дедов дремучая сонь!
(1917)