восток звучит в славянских уменьшительно-ласкательных суффиксах: Боруске, Йошке, Добке, Хайцикл, или в именах с вульгарным звучанием, вроде Чортке. Гнев Дика на «непочтительность, с которой наши литовские евреи искажают и принижают священные древнееврейские имена» особенно ярко виден на примере Йошке, поскольку имя Йосеф было излюбленным для буржуазного героя- любовника84. Еще хуже, когда мужчину зовут по имени его жены, потому что только при феодальном порядке самосознание мужчины, если не вся его жизнь, зависит от женщины. Ничего удивительного, что Ципе-Ентин реб Трайтл, местечковый Ротшильд, в конце повествования вытеснен Хаимом-Ициком Бродзовским, единственным мужчиной в городе, у которого есть фамилия85. В одном случае, у реб Шмайе Алитера, имя отражало сущность самого персонажа. «Между нами в Линове [другая анаграмма Вильны], — заявлял Дик на первой странице своего романа «Реб Шмайе, поздравляющий с праздниками» (i860), — мы говорим о ком- нибудь, кто очень занят, что он
фаршмайет», — так вошло в язык одно слово для обозначения человека, который бегает и поздравляет всех вокруг с праздником86.
Грубиянов и негодяев в сочинениях Дика также можно узнать по роду занятий. Хотя они могут выступать под самыми разными именами, но между ними есть и нечто общее — они паразитируют на феодальной экономике и закостенелых средневековых обычаях. Паразиты класса А — это балей-даршер, мойхехим, зогерс ун сафдоним (толкователи, прорицатели адского пламени, проповедники и плакальщики). Принадлежащие к классу Б слишком невежественны, чтобы учить Тору, поэтому они занимаются просто «рассказыванием историй о великих людях и о чудесах, совершенных праведниками». Огромным разнообразием паразитов может похвастаться класс В: чудотворцы (балей-шеймес), помощники чтецов Торы, книготорговцы, сваты, соломенные вдовы или тести, которые ищут сбежавших зятьев; молодые женщины, собирающие подаяние, чтобы выкупиться из левиратного брака. Класс Г состоит из самых обыкновенных бродячих попрошаек. (Некоторые паразитические профессии, такие, как канторы с дурной репутацией, также включают несколько подгрупп87.)
Легко узнаваемые по имени и роду занятий, все эти живые напоминания о прошлом, «которое, слава Богу, скоро будет забыто», почти готовы стать отрицательными героями в каком-нибудь рассказе. Не хватает только одного — существенного недостатка характера, который хорошо запоминается в приложении к конкретному персонажу или конкретным условиям. Йекеле Голдшлегера, например, всегда можно опознать по желтому параванщику (ширме)88. Ширма не только дает возможность автору рассказать о жизни негодяя и подслушать его любовный разговор, но также символизирует характер Йекеле: он мог открыть лавочку с любой женщиной, в любое время и в любом месте. Желтая ширма не скрывает его намерений, а громко заявляет о них.
Чтобы рассказать о проделках паразита в «Реб Шмайе, поздравляющем с праздниками», Дик сочетает священное облачение и сакральное время. После двух пространных глав, где детально описываются пять ермолок, две шляпы и удивительный лапсердак Шмайе, Дик наконец начинает описывать кульминационную ночь праздника Гошана раба, когда все это ритуальное облачение выходит на первый план.
Ме-хавлей шав auiep геэмину доройс авру. Среди многих глупостей, в которые верили поколения людей прошлого, было дурацкое поверие, которое по-немецки называется ein Doppelganger (двойник). Они верили, что некоторые люди способны появляться одновременно в двух разных местах. Именно это говорили в Линове о нашем любителе поздравлять с праздниками в ночь на Гошана раба. Потому что его в одно и то же время видели в разных местах, и везде он появлялся в другой шляпе. Например, один человек заявлял, что видел его без десяти десять в суматохе бежавшим в микву в шляпе. Кто-то другой утверждал, что видел его в то же самое время в хоци-шабесл (полусубботняя шляпа) за кружечкой мартовского пива в кабаке у Добке. А еще крестьянка видела его в то же самое время: он стоял у избирательной урны в синагоге могильщиков, и на нем была круглая шляпа. А потом еще кто-нибудь клялся, что видел его именно тогда в штраймле на банкете братства по изучению Талмуда, а другие люди тут же прибегали и сообщали, что его только что видели в синагоге братства Шиве кру- им. (47-48)
Каждая остановка на ночном пути реб Шмайе отличается неким конкретным тщательно подобранным головным убором. Ведь шляпы для того и существуют, чтобы все гадали — окунается ли он в микву, готовясь к исполнению священной обязанности или же пропускает несколько рюмочек горькой? Толкается ли среди толстых взяточников, членов погребального братства, которые готовились к ежегодным выборам, или же отирается возле элиты — членов братства по изучению Талмуда, которые только что завершили очередной трактат? Может быть, он доказывает свое благочестие чтением псалмов. И если один человек вообще способен охватить все еврейское общество в один момент, то ночь праздника Гошана раба — самое подходящее время для этого.
Дети боялись его в эту ночь. Беременные женщины старались не смотреть на него, потому что внешность его была отталкивающей. Он был похож на реб Мойше-Гройнима. Около полуночи он вставал посреди улицы, и его окружала толпа народа. Он говорил каждому, переживет ли он [или она] этот год, потому что [Шмайе] умел читать по тени. Он бы даже не брал за это деньги, но годовой запас пива для него уже был приготовлен. В эту ночь его часто можно было видеть на кладбище, рядом срабоним-штибл со свечой, оставшейся с Йом Кипура, в руках; он погружался в воды большой реки перед тем, как войти туда, где лежали покойники, и после того, как выходил оттуда.
(48-49)
Как мы уже знаем из ивритского заголовка к этой главе и удивительной веры в двойника, реб Шмайе-ясновидящий — это обман. В конце праздника его разоблачают, и реб Тайтл, недавно считавшийся местечковым Ротшильдом, как и многие из числа ему подобных, оказывается скрягой и обжорой. Представителей класса аферистов вроде Йекеле Голдшлегера, целителей и чудотворцев, обычно тоже ловят с поличным. Справедливость и буржуазная вежливость восхваляются как старые народные обычаи, класс «профессионалов», пренебрегающих этими обычаями, сброшен с корабля истории89.
Еврейская народная жизнь, такая насыщенная и такая публичная, с ее вульгарными именами и восточной одеждой, ее тайными ритуалами и безумным набором ритуальных принадлежностей, ее пьянством и паразитизмом, — все это будет сметено с приходом Нового Дня. А пока что более всего бросающимся в глаза признаком еврейского «ориентализма» была одежда — ритуальные пояса, шляпы и сюртуки; различия в том, как женщины завязывали головные платки, а мужчины носили пейсы. Особенно трепетное отношение Дика к этой сфере, видимо, началось с тех пор, как он подписал то прошение о запрете специфически еврейского платья. Истинный сын