— А если… если нет никакого пути? — с мучительным сомнением протянула я, тоже сжимая его руки и напряженно глядя ему в глаза. — Если мы просто погибнем, став пешками в чужой игре? Просто… без смысла и без причины.
— Возможность спасти друга для тебя не слишком веская причина? — поднял бровь он. — Что-то я не узнаю свою маленькую омегу, которая прошлой зимой готова была потащить нас всех под пули ради какого-то наркокурьера.
— Я тогда еще не знала, что Макс был наркокурьером, — пробормотала я, отведя взгляд. — И да, тогда я была куда наивнее. Именно та история открыла мне глаза и дала понять, что это не кино и не компьютерная игра, где всегда можно загрузить предыдущее сохранение, если что-то пойдет не так. Йон, я очень боюсь потерять тебя. Я боюсь этого даже больше, чем собственной смерти. Потому что, кажется, умереть все-таки будет не так больно.
Он вздохнул, выпрямился, а потом сел на кровать рядом со мной, обнимая меня и забирая в шалашик из своих рук и ног. Я свернулась в комочек у его груди, вдыхая его запах и ощущая, что еще вот-вот и начну хлюпать носом.
— Я знаю, что тебе страшно, маленькая, — мягко произнес он, гладя мои спутанные волосы. — И я знаю, что ты всегда думаешь о самом худшем варианте развития событий. Может быть, это я частично виноват в том, что моя солнечная девочка разучилась быть смелой и яростной. О, Хана, но видела бы ты сегодня себя со стороны! Когда ты набросилась на эту самодовольную расфуфыренную омегу, я не мог тобой не любоваться. Никто бы в жизни не сказал, что ты чего-то боялась в тот момент. В тебе было столько силы и злости, столько обжигающего пламени, что, будь оно реальным, то сожгло бы весь тот клуб дотла за пару секунд. Любовь делает тебя сильной, это она заставляет тебя забыть о сомнениях и осторожности. Ты бросилась спасать Макса не потому, что была наивной, а потому что он был твоим другом. Ты спасла меня от верной смерти, потому что твоя любовь была сильнее, чем она. Когда дело доходит до защиты тех, кто тебе дорог, ты забываешь о страхе, и это то, что имеет значение. Ты намного сильнее, чем тебе кажется, маленькая омега. И я обожаю в тебе эту силу. Я верю в то, что она спасет нас всех. И ты тоже поверь в меня, пожалуйста. Я не позволю этому напыщенному болвану использовать себя и просто списать со счетов. И я не собираюсь умирать ради того, чтобы убить Сэма, слышишь? Я покончу с ним и вернусь к тебе. Мы восстановим твое доброе имя с помощью отца и кардинала и сможем уехать отсюда, забрав Медвежонка и Никки. Или убедившись, что у этих двоих все хорошо и без нас. Как тебе такой план?
— Хороший… план, — не смогла не признать я, убаюканная его теплым размеренным голосом. — Пусть все так и будет.
Тихо скрипнула открывшаяся дверь, и в комнату скользнул наш маленький друг. Сегодня он не работал сам, но помогал девочкам внизу по каким-то хозяйственным вопросам и, видимо, только освободился. И хотя мы не обсуждали это вслух, было как-то негласно решено, что ближайшие несколько дней он будет ночевать у нас. Увидев нас на кровати, Медвежонок на мгновение замер, словно сомневаясь, стоит ли нарушать наше уединение, но потом мой альфа знаком подозвал его ближе, и парнишка с готовностью устроился рядом, обняв нас обоих и прикрыв глаза.
Моя странная маленькая стая. Моя любимая дорогая семья. Йон был прав — единственный способ защитить то, что у нас было, это собрать волю в кулак и сражаться до конца. Карты были розданы, ставки сделаны, и теперь вопрос был только в том, кто сумеет сжульничать раньше и незаметнее.
Посреди ночи Медвежонок снова начал беспокойно ерзать и болезненно постанывать, разбудив меня, и я поднялась ему за обезболивающим. Налив воды и выщелкнув пару таблеток из блистера, я мягко растолкала омегу. Тот не сразу понял, что происходит, но потом приподнялся на локтях и послушно проглотил лекарство. Йон в этот раз так и не проснулся, и мы с Медвежонком, не сговариваясь, решили его не будить. Сам парнишка снова отключился довольно быстро, пригревшись у меня в объятиях, а вот ко мне сон не шел. Одолеваемая мыслями и воспоминаниями обо всем, что произошло накануне, я проворочалась не меньше получаса, потом наконец не выдержала и встала с постели. Решив освежиться и заодно навестить фарфорового друга, я на цыпочках вышла из комнаты и направилась в сторону ванной. Там почему-то горел свет, и я попыталась вспомнить, кто был там последним перед тем, как мы легли. Но эта совершенно бесполезная информация, видимо, вообще не задержалась у меня в памяти.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Когда до приоткрытой двери оставалась пара шагов, изнутри вдруг донесся странный звук, нечто среднее между вздохом и хрипом. Я замерла посреди коридора практически в той же позе, в какой была, лишь немного сильнее согнув колени. В голове сразу вспыхнули жуткие страшилки о привидениях, которыми брат почти до визга пугал меня в детстве. Лет до двенадцати я была глубоко убеждена, что призраки, полтергейсты и прочая нечисть существуют, а потому напугать меня было проще простого. Однажды Казе перегнул палку, решив напрыгнуть на меня из-за угла после того, как я случайно посмотрела вместе с родителями кусочек сцены из фильма ужасов, где призрак женщины в белом преследовал какого-то несчастного в пустых коридорах больницы. Я так кричала, что сорвала голос и потом неделю вообще не разговаривала. Брату тогда крепко влетело от отца, и больше он подобных фокусов не выкидывал, а вот я еще долго не могла оставаться в темноте и даже спала с включенным ночником.
Конечно, спустя пару ударов сердца, что колотилось, кажется, во всем моем теле сразу, я сообразила, что в ванной просто кто-то есть. Кто-то, кто решил не включать воду и вообще никак не выдавать свое присутствие кроме как странными задыхающимися звуками. Это было странно и немного жутковато, но едва ли имело что-то общее с привидениями. Поэтому, переборов себя, я сделала два последних шага и, решительно сжав дверную ручку, распахнула дверь во всю ширь.
Возможно, если бы не то, что произошло днем, я бы почувствовала этот запах раньше. Еще в коридоре или даже сразу, как только вышла из комнаты. Но после того как Йон на моих глазах в буквальном смысле слова расчленил два тела, оный словно бы прилип ко мне и никак не желал выветриваться. Да и потом, мы вечером провели немало времени в этой самой ванной, смывая остатки произошедшего друг с друга, и мне на подсознательном уровне не показалось странным, что тут пахнет кровью.
Омега сидела в душевой кабинке, вжавшись спиной в стену и бессильно уронив разрезанные руки на пол. Она была в футболке и нижнем белье, и ее темные волосы почти полностью скрывали лицо, но я сразу поняла, кого вижу. Пожалуй, единственную обитательницу Дома, которая не признавала моих личных границ и из всех комнат, что тут были, выбрала для сведения счетов с жизнью наш с Йоном туалет.
Услышав, что я вошла, Нора вздрогнула, а потом снова потянулась бритвой к своей правой руке, которая пока пострадала куда меньше, чем левая, словно упрямо надеясь завершить начатое и не дать никому возможности помешать ей. Но бритва прыгала и дрожала в ее непослушных обмякших пальцах, почти не касаясь кожи.
— Хватит, — тихо проговорила я, опускаясь рядом с ней на колени. — Ты сделала достаточно.
— Уйди нахрен, — выдохнула она сквозь зубы. Взгляд у омеги был мутный, расфокусированный, словно она предварительно еще и наглоталась чего-то. — Просто уйди нахрен, Хана.
— Стоило подумать об этом прежде, чем разливать реки крови в моей ванной, — поджав губы, отозвалась я, а потом силой отобрала у нее бритву. Омега захныкала от боли и досады, а я, по-прежнему ощущая странное онемение во всем теле и разуме, выпрямилась, отшвырнула бритву в раковину, а потом, открыв ящичек с лекарствами, где у нас хранились не самые нужные медикаменты, достала оттуда эластичный бинт. Ничего другого под рукой все равно не было, но это было лучше, чем вариант разрезать полотенце, что возник у меня изначально.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Я тебе не дам! — почти закричала Нора, когда я снова склонилась над ней. — Дай мне просто сдохнуть спокойно!